Анри Шарьер - Мотылек

Теперь я знал, где нахожусь. Жозеф Дега, со своей стороны, обещал мне оказать любую услугу. Он также пообещал навещать меня по четвергам и воскресеньям. Я поблагодарил. Жозеф Дега оказался приличным парнем, что подтвердилось последовавшими событиями. Он указал еще и на такой факт: из газет ему стало известно, что требование французских властей о нашей выдаче удовлетворено.

– Ну, ребята, у меня для вас ворох новостей.

– Каких новостей?! – закричали все пятеро хором.

– Начнем с того, что оставим все иллюзии. Из Французской Гвианы отряжено специальное судно, которое и доставит нас туда, откуда мы прибыли. Кроме того, наше присутствие здесь не дает покоя сутенерам-французам, прекрасно устроившимся в Барранкилье. Я говорю не о Дега, навестившем меня. Ему, собственно, наплевать на последствия. Речь идет о его партнерах по ремеслу. Те очень боятся, что мы убежим и наделаем им неприятностей.

Все разразились смехом: они думали, что я шучу. Клузио продолжал в том же духе:

– Месье Понтий Пилат, разрешите мне удрать.

– Хватит смеяться. Если вдруг нас вздумают навестить шлюхи, мы должны сразу дать им от ворот поворот. Поняли?

– Поняли.

Как говорилось ранее, в нашем дворе было около сотни заключенных колумбийцев. И далеко не все дураки. Были тут и воры-профессионалы, ловкие фальшивомонетчики и мастера по подделке документов, неистощимые на выдумку мошенники по вымогательству денег, специалисты по вооруженным ограблениям и налетам, торговцы наркотиками и несколько профессиональных убийц высокого класса. Последнее призвание – банальное явление в Америке. Богачи, политики, заезжие гастролеры прибегают к их услугам и хорошо оплачивают свои грязные заказы.

Какой цвет кожи здесь только не встретишь! От черного у сенегальца до чайного у креола с Мартиники; от кирпичного у индейца с прямыми иссиня-черными волосами до совершенно белого. Стараюсь войти в контакт с этими людьми. Остановился на нескольких и пытаюсь выяснить их возможности и желание совершить побег. Многие, как и я, либо ожидают длительного срока, либо уже получили, поэтому живут и дышат только одной мечтой – бежать хоть сейчас.

По периметру четырехугольного двора сверху по стене днем и ночью ходят часовые. По углам для них сделаны небольшие будки. В ночное время весь верхний участок стены и внутренний двор освещается прожекторами. Часовых четверо. Пятый стражник внизу у дверей в часовне. Этот последний – без оружия. Пища здесь хорошая. Кроме того, многие узники продают свои вещи, чтобы купить продукты и напитки: кофе, фруктовые соки. Соки самые разные: апельсиновый, ананасовый, сок из папайи. Все это доставляется извне. Торговцы то и дело становятся жертвами нападений. Нападение всегда удивительно скоротечно. Прежде чем торговец сообразит, что происходит, сзади ему на лицо набрасывается полотенце, чтобы не орал, а к спине или к горлу приставляется лезвие ножа, готовое войти в тело при малейшем сопротивлении. Вся выручка уплывает в чужие руки. Как только тугой перехват полотенца начинает ослабевать, торговец тут же получает удар по затылку. На этом все и прекращается. Никому ни слова и без лишних претензий. Но иногда торговец отставляет все в сторону, закрывает лавчонку и принимается разыскивать обидчиков. Если находит – дело всегда заканчивается поножовщиной.

Два вора-колумбийца вышли на меня с предложением. Я выслушал их внимательно. В городе, по их словам, есть воры-полицейские. Когда они заступают на дежурство в определенном районе, они дают знать своим сообщникам, что пора выходить на дело.

Оба моих посетителя знали их всех. Они полагали, что на этой неделе один такой полицейский обязательно будет дежурить у дверей в часовню. От меня требовалось достать револьвер, который мне могли бы передать в дни свиданий. Полицейский-вор не будет возражать, если мы силой заставим его постучать в дверь, ведущую из часовни в небольшое караульное помещение. Там еще четверо полицейских, от силы шестеро. Застигнутые врасплох, под угрозой револьвера они не смогут воспрепятствовать нашему прорыву на улицу. А там сильное движение транспорта, масса пешеходов и можно легко затеряться в толпе.

Предложенный план не очень-то мне понравился. А идея с револьвером и тем более. Спрятать и пронести в комнату свиданий можно лишь небольшой пистолет, которым вряд ли запугаешь караульных. А кто-нибудь на него даже не среагирует, тогда его наверняка придется шлепнуть. Это меня не устраивало, и я отказался.

Я был не единственный, кто предпринимал какие-то лихорадочные действия: мои друзья тоже пытались подсуетиться. Но вот в чем разница. В течение нескольких дней они чувствовали себя крайне подавленно, но затем этого чувства поубавилось и они смирились с мыслью дождаться посланное за нами судно в тюрьме. От состояния «будь что будет» до признания своего поражения – только один шаг. Они даже пустились в рассуждения, какое наказание их может ожидать в Гвиане и как к ним будут там относиться.

– Меня тошнит от той хреновины, какую вы несете, – сказал я. – Если вы хотите поговорить о такого рода будущем, делайте это без меня. Идите и обсуждайте там, где меня нет. Только евнух может сложить руки перед тем, что вы называете судьбой. Вы что, евнухи? Покажите, кто из вас кастрирован? Если есть такой, то говорите прямо, не стесняйтесь! Вот что я вам скажу, ребята, если уж я думаю о побеге, то думаю за всех нас. Когда у меня голова раскалывается от мыслей, как выбраться отсюда, это значит я забочусь не только о себе, но и о вас. Шесть человек – ведь это не так просто! В отношении себя лично добавлю: все будет гораздо проще. Если увижу, что дата отъезда неумолимо приближается и ничего не сделано, я убью колумбийского фараона, чтобы выиграть время. Меня уже не выдадут Франции, поскольку я убил их полицейского. У меня будет время пораскинуть мозгами. А одному бежать легче и безопаснее.

Колумбийцы предложили другой план с неплохой стыковкой деталей. Во время воскресной утренней мессы в часовне всегда полно и узников, и посетителей. Сначала мессу слушают все вместе, а после службы в часовне остаются те заключенные, кого навестили. Колумбийцы попросили меня посетить службу в ближайшее воскресенье, чтобы подробно ознакомиться с ходом отправления мессы. Это необходимо знать для подготовки побега и координации действий на следующей неделе. Они предложили мне возглавить мятеж, но я отказался от этой чести, сославшись на то, что плохо знаком с теми, кто примет участие в планируемых событиях.

Я высказал свои соображения от себя лично и еще от троих французов. Бретонец и «утюжник» отказались присоединиться. Из-за этого трудностей не прибавится – они просто останутся в камере и не пойдут в часовню. В воскресенье мы вчетвером, участники заговора, отправимся на мессу. Часовня имеет четырехугольную форму: хор в дальнем конце, по обеим сторонам выходы в смежные дворы. Главная дверь открывается в караульное помещение, она предохраняется решеткой, за которой находятся около двух десятков стражников. И наконец, за стражей имеется дверь, ведущая на улицу. Поскольку часовня во время мессы заполнена до отказа, зарешеченная дверь в караульное помещение остается открытой, а стражники внутри стоят плотной шеренгой. Среди посетителей, вошедших в часовню, должны быть двое наших. Оружие доставят одновременно. Это сделают женщины. Они пронесут два револьвера, подвязав их между ног. Как только все окажутся в сборе, женщины передадут тяжелые револьверы руководителям заговора, то есть тем двоим, пришедшим с посетителями, после чего сами тихонько смоются. И как только мальчик в хоре звякнет своим маленьким колокольчиком во второй раз, мы все сразу вместе нападаем. Я должен буду приставить огромный нож к горлу начальника тюрьмы дона Грегорио и сказать: