Элизабет Джордж - Есть что скрывать

Тани увидел, что дети собирают фигуру тираннозавра. Он взял один из кубиков и стал разглядывать. Интересно, как он будет выглядеть, если вогнать его отцу в глаз?

– Любишь играть в лего? – спросила его Даврина.

– У меня его никогда не было, – ответил Тани.

– Вообще?

– Вообще. Кстати, у тебя есть еще и сестра. Ее зовут Симисола. Она тоже никогда не играла в лего. – Потом он повернулся к отцу. – Ее ждет та же судьба, Па? Когда она чуть подрастет? Или у тебя планы только на Сими?

Ларк растерянно посмотрела на Тани, потом на его отца.

– Ларк – англичанка, – сказал Абео. – Наши дети – англичане.

– Да? А что будет значить «Ларк – англичанка», когда дело дойдет до продажи маленьких девочек – маленьких производительниц – тому, кто предложит больше?

Ларк села. Выражение лица у нее изменилось. Это отражалось в основном в глазах, отметил Тани. Она с тревогой смотрела на Абео.

– Она наполовину нигерийка, по отцу, так? – продолжил Тани. – Даврина… Нигерийским девочкам положены мужья, которые согласны уплатить большой калым, да? По крайней мере, ты хвастался этим, когда речь шла о Симисоле. – Потом он обратился к Ларк: – Он вам это говорил?

– Абео, что он…

– Поскольку она наполовину англичанка, полагаю, ты продашь только ее часть, да? Какая половина Даврины будет продана? Верхняя или нижняя? Левая? Правая? Хочешь, угадаю?

– Уходи, – сказал Абео.

– О чем он говорит, Абео? – спросила Ларк.

– Ни о чем. Слушает всякую чушь и верит, что понимает то, что слышал. Потом начинает обвинять. Вот и всё.

– Кого обвинять? И в чем?

– Он собирается продать Симисолу, – сказал ей Тани. – Вы понимаете, что я имею в виду? Она должна будет рожать детей какому-то парню в Нигерии, и как только созреет, отец отдаст ее тому, кто согласен заплатить запрашиваемую цену. Это произойдет только после того, как Сими будет в состоянии забеременеть, но теперь она еще ребенок и не знает, что ей уготовано. – Он посмотрел на Даврину, которая вместе с братом смотрела на него круглыми любопытными глазами.

– Иди к себе в комнату, Даврина, – приказала Ларк дочери. – И ты, Элтон.

– Но тираннозавр…

– Марш!

– Папа!

– Делай, что говорит мама. Нам нужно поговорить с этим человеком.

Дети убежали, бросая испуганные взгляды на Тани. Через секунду из глубины квартиры донесся звук закрывшейся двери. Дождавшись, пока они уйдут, Абео заговорил:

– Ты мне не сын. Я виню твою мать в том, каким ты стал, со своими английскими привычками и со своим английским отношением к нашему народу.

– Совершенно верно, Па. Мы – англичане , разве нет? Если б ты не хотел, чтобы мы стали англичанами, нужно было оставаться в Нигерии. Но ты приехал в Лондон, рассчитывая при этом, что ничего не изменится. И все мы будем делать то, что ты хочешь, чтобы чувствовать себя важным, – определять наше будущее, извлекать выгоду для себя. – Он повернулся к Ларк, которая поднесла руку к груди и теребила серебряное распятие, ярко блестевшее на ее темной коже. – Он делает что хочет, мой отец. Теперь он хочет денег. Ведь он не рассказывал вам о покупке девственницы, на которой я должен жениться? Правда? Да, именно так он и поступил, и единственный способ вернуть часть потраченных денег – взять хороший калым за Симисолу.

Абео медленно покачал головой, демонстрируя печаль и разочарование.

– Монифа говорила, что этот человек – мой сын, Ларк, и восемнадцать лет назад я решил ей поверить. Но мы с ним… – Абео встал и взмахнул рукой, показав сначала на себя, затем на Тани. – Посмотри на нас. Видишь, какие мы разные? Он давно знает, что не мой сын, и винит за это меня . Он всю жизнь пытался разрушить мой брак с его матерью, а теперь хочет уничтожить то, что есть у нас с тобой: нашу семью. История, которую он тебе рассказывает… Подумай сама: стал бы я поступать так со своей дочерью Симисолой? Или с нашей дочерью Давриной? Конечно, нет. Зачем же он это говорит? Вот тебе ответ: он думает, что, если убедит тебя, что я собираюсь разрушить жизнь Симисолы или Даврины, ты меня бросишь. Возьмешь наших детей и этого нового ребенка, который растет у тебя внутри, и исчезнешь. Это, думает он, будет плата за то, что я позволил ему считать себя моим сыном.

Во рту у Тани пересохло, словно он проглотил чашку опилок. Такая наглость отца у него просто в голове не укладывалась. Абео был воплощением лицемерия, и его любовница не могла этого не видеть. Тани посмотрел на Ларк, которая не отрывала взгляда от Абео. Она встала с дивана, поддерживая живот, в котором созревала новая жизнь. Потом подошла к Абео, прижала ладонь к его щеке и повернула его голову к себе.

– Мне очень жаль, что тебе приходится так страдать, Абео, – сказала Ларк, и Тани понял, что она сделала свой выбор.

Он не мог ее винить за то, что она поверила Абео на слово. Двое детей и третий на подходе… Она нуждалась в Абео больше, чем в правде. Тани думал, что сможет перетянуть ее на свою сторону, но ошибся.

Однако у него оставался последний козырь.

– Я женюсь на девушке, – сказал он Абео.

– То есть?

– Если Сими оставят в покое, позволят ей вырасти и быть собой, я поеду в Нигерию и женюсь на Оморинсоле. Кажется, ее так зовут? Оморинсола, девственница с гарантированной плодовитостью? Я на ней женюсь. Сделаю ей детей. Привезу ее в Лондон. Твою невестку и твоих внуков, Па. Сделаю то, что ты хочешь. И буду работать в бакалейной лавке.

Абео усмехнулся.

– Твои слова о продаже Симисолы – злобная ложь, так зачем же ты вообще что-то предлагаешь?

– О, здесь прозвучало очень много лжи, Па. Но то, что я говорил о Симисоле, – правда.

– Убирайся! – рявкнул Абео, но по его глазам Тани видел, что отец намерен обдумать его предложение.

Линли всегда ненавидел политический аспект работы полицейского, а этот первый день расследования убийства сержанта уголовной полиции Тео Бонтемпи имел все шансы стать политическим. В отличие от политики, связанной с управлением страной, когда соперничающие стороны встречаются, спорят, дискутируют, выдвигают аргументы и вырабатывают компромисс в виде закона, полицейская политика по большей части связана с контролем информации, которую предоставляют прессе. На утреннем совещании с помощником комиссара сэром Дэвидом Хиллиером и главой пресс-службы Стивенсоном Диконом политические соображения обоих были такими пространными и туманными, что в них было невозможно разобраться. Судя по тщательно сформулированным объяснениям Хиллиера и Дикона, Тео Бонтемпи была не просто детективом полиции, а черным детективом. И не просто черным детективом, но и женщиной черным детективом. Меньше всего служба столичной полиции нуждалась в обвинениях, что они выделили для расследования недостаточно сил, потому что данный сотрудник был черным или женщиной – или то и другое вместе. Расизм, сексизм, мизогиния… Нельзя позволить даже намека на это во время расследования. Понимает ли это исполняющий обязанности старшего суперинтендента?