Гарриет Тайс - Вся твоя ложь

Барбара подходит и встает прямо напротив меня, слегка улыбаясь:

– Сэди, рада видеть тебя на борту. Добро пожаловать. Надеюсь, теперь ты здесь надолго и уже не бросишь адвокатуру, как тогда?

– Гм… Да… Извините за тот раз, так получилось…

– Почему бы нам не пройти в мой кабинет, и я введу тебя в курс дела.

Она поворачивается и проходит через приемную, не дожидаясь, пока я последую за ней. Я машу рукой Кирстен, бормоча по пути слова благодарности, и бегу вслед за удаляющейся Барбарой, пытаясь ее догнать.

Один лестничный пролет, другой. Мы сворачиваем в коридор, который я слишком хорошо помню по своим ранним годам в Судейской палате – в этой комнате слева я постигала азы юриспруденции со своим первым наставником, а вот там я готовилась к своему первому судебному процессу. Я быстро пробегаю мимо всех этих воспоминаний и вхожу в открытую Барбарой дверь в самом конце темного коридора.

– Вот мы и пришли, – говорит она. – Прости за беспорядок. Я пыталась одновременно вести сразу два дела. Вот теперь ты воочию можешь увидеть, почему мне срочно необходима помощь.

Я оглядываюсь по сторонам. На всех доступных поверхностях валяются разбросанные документы, папки и файлы. Пол тоже покрыт какими-то бумагами. В комнате достаточно светло. Сквозь высокое окно, выходящее на Эссекс-стрит, проникают лучи солнечного света, но весь подоконник заставлен стопками книг, покрытыми толстым слоем пыли.

Через открытое окно хорошо слышен шум уличного движения. В воздухе чувствуется сильный запах сигарет, несмотря на строгий запрет на курение в Судейской палате. Словно отвечая на мой невысказанный вопрос, Барбара пододвигает стул поближе к окну и садится, прикуривая серебристой зажигалкой тонкую сигарету. Она глубоко затягивается, а потом выставляет руку с сигаретой в открытое окно.

Я усиленно пытаюсь контролировать выражение своего лица, чтобы выглядеть совершенно невозмутимо. Но натренированный годами допроса свидетелей взгляд Барбары способен по малейшим признакам определить мое истинное отношение к происходящему.

– А кто, по-твоему, может запретить мне это делать? – спрашивает Барбара с хриплым смешком.

– Полагаю, будет излишним напоминать вам о вреде курения, – смущенно бормочу я.

– Дорогая, мне шестьдесят пять. И никотин все еще не убил меня, – иронично заявляет она, протягивая мне пачку сигарет.

Ох, как это заманчиво. Почти что настоящее искушение. Скрежет спичек, вспышка пламени, сладкий запах и вкус первой затяжки. Это потом уже дыхание станет тяжелым и несвежим. Но сначала… Стоп. Нет. Я не могу.

– Нет-нет, спасибо. Я не курю. Я бросила, когда была беременна. И больше потом не начинала. Я не могу. У меня не получится курить тайком.

– Ах да, конечно. У тебя же ребенок. Твоя карьера так стремительно набирала обороты. А ты вдруг забеременела и уехала в Америку. Ты не жалеешь об этом? Не думаешь, что напрасно так поступила?

Я хлопаю глазами, удивляясь прямоте вопроса. Она очень сильно отличается от всех тех дамочек, обтянутых спортивной лайкрой, с которыми я встречалась сегодня в кафе на Сент-Джонс-Вуд.

– Давай, – решительно заявляет Барбара, – садись рядом и расскажи мне все о себе. Я никогда этого не понимала. Что происходит со всеми вами, девочки? Возьмем, к примеру, тебя. Ты была одним из лучших юристов-практикантов, самым талантливым молодым адвокатом в нашем бюро. У тебя на подходе были громкие судебные процессы в Королевском суде. А ты бросаешь все это ради ребенка! По-моему, все это выглядит весьма позорно.

Я убираю гору бумаг со второго стула в комнате. И неторопливо сажусь рядом, обдумывая свою речь и подбирая подходящие слова. Хотя прошло уже более десяти лет, но протяжный голос Барбары воспринимается все еще таким знакомым. Это совершенно нереально – снова оказаться в Судейской палате. Даже запах сигарет Барбары остался прежним. И он все также соперничает с ароматом ее духов – таким же стойким, резким и узнаваемым, как и в те годы.

Я открываю было рот, чтобы что-то сказать. Перед мысленным взором проносятся все эти безвозвратно ушедшие годы. Я тяжело вздыхаю:

– Да. Это действительно весьма позорно. Я не уверена, что сейчас приняла бы такое же решение.

– Каждый год здесь случается что-нибудь эдакое, – говорит Барбара. – Обязательно кто-то из молодых юристов с треском вылетает отсюда. Обычно они напиваются в хлам на адвокатской вечеринке и полностью теряют над собой контроль, вытворяя невообразимое. Или не соблюдают субординацию, посылая к черту не того человека, не осознавая, что это не сойдет им с рук. Но ты… ты была одним из самых разумных молодых адвокатов. Я полагала, что ты останешься здесь надолго.

Это весьма приятные слова. Однако мне нельзя расслабляться. Моя настороженность снова заступила на свой пост, прогоняя волны воспоминаний обратно в море памяти. Мне нужно быть начеку. Я напоминаю себе, что Барбара никогда не была белой и пушистой.

– Это было бы очень непросто – родить ребенка и продолжать постоянно ездить по судам, участвуя в разных процессах. Кроме того, мой муж тогда получил хорошее предложение по работе в США, слишком заманчивое, чтобы отказаться от него. Вот поэтому мы переехали.

Губы Барбары презрительно скривились.

– Ты так хорошо справлялась со своей работой. Я не могу себе представить, какое предложение может быть слишком заманчивым, чтобы от него невозможно было отказаться, если оно потребовало перечеркнуть все эти годы твоей кропотливой, напряженной работы, когда ты так уверенно продвигалась в своей адвокатской практике. Жаль, что тогда карьера твоего мужа оказалась для тебя важнее твоего собственного призвания, – фыркает она. – По крайней мере, хоть сейчас ты одумалась и вернулась. Я полагаю, что заботу о ребенке он собирается взять на себя?

– Он остался в США, – говорю я. – Мы расстались.

Барбара снова фыркает:

– Меня это совершенно не удивляет. Ты должна была бросить его много лет назад. А теперь выходит, что ты потратила впустую целое десятилетие своей жизни. По крайней мере, еще не слишком поздно тебе вернуться к работе. Ну, вот честно! Что это такое? Все эти способные женщины с многообещающими перспективами, с красными дипломами лучших университетов, с блестящим прохождением юридической практики – все они бросают годы своих усилий и тяжелого труда, чтобы, уйдя со сцены, просто родить детей. Они никогда не возвращаются обратно после того, как уходят в декрет. Как же это нелепо!

Я слушаю речь Барбары, хлопая глазами. Я понимаю, к чему она клонит. Все эти годы во мне молча бушевала дикая ярость по этому поводу. Но конечно же Барбара не может быть настолько слепа к жизненным реалиям адвокатской практики и к тем трудностям, с которыми непременно придется иметь дело новоиспеченным мамочкам-юристам, если они пожелают вернуться на работу вскоре после рождения ребенка.