Эмма Хоутон - Тьма

Я прячу рацию в кармане куртки, затем выхожу из палатки и направляюсь в сторону главного здания. Через несколько секунд, однако, мне становится тяжело дышать.

Черт. Это и правда плохая идея – я забыла, насколько изматывают даже короткие прогулки на такой высоте. Я останавливаюсь и пытаюсь вобрать в легкие побольше воздуха, радуясь, что Дрю меня не видит.

Переведя дыхание, я снова иду, осознанно замедляясь до предела, наконец-то найдя ритм, который могу поддерживать. Странно, но размеренное движение успокаивает желудок, и сопровождающее тошноту головокружение проходит. Без пронизывающего ветра, ощущавшегося во время поездки на снегоходе я даже могу опустить воротник и позволить солнцу, сияющему посреди безоблачного неба, согреть мое лицо. В середине лета, рассказала мне вчера Соня, нужно наносить толстый слой солнцезащитного крема для защиты от недостатка озона, но так близко к зиме все должно быть в порядке, по крайней мере, на пару минут.

На полпути к базе я замечаю яркий ореол сияния в небе слева от «Альфа», два насыщенных радужных пятна с двух сторон. Я останавливаюсь, чтобы вобрать в себя вид. Ложное солнце. Я читала о таком, но никогда не видела вживую. Горизонт дрожит, колебания света слегка меняют цвет льда внизу.

Красиво и завораживающе.

Из ниоткуда появляется бриз, подхватывая маленькие вихри ледяных кристаллов, кружа их миниатюрными торнадо, танцующими вдоль ледовых гребней и щипающими обнаженную кожу моего лица.

Как называются эти гребни? Арк вчера говорил мне русское название этих параллельных линий в снегу, напоминающих волны.

Заструги, вот как. Я произношу слово вслух, наслаждаясь ощущением его во рту.

Заструги.

Мгновенно все оставшиеся опасения насчет приезда в Антарктику исчезают. Даже при всей суровости, блеклости есть что-то волшебное в этом мире и его разлогой, непостижимой пустоте. Воздух кажется до невозможности чистым и острым после загрязненного города. Вдалеке от постоянного шума внутри и снаружи станции тишина окутывает меня, как мягкое и успокаивающее одеяло.

Я глубоко вдыхаю, игнорируя пронизывающий холод в легких, ноющую боль в замерзших пальцах, смотря в бездонную синеву. Ни облаков, ни конденсационных следов самолетов. Мы так далеко, что даже спутники редко пролетают над нами.

Покой, думаю я, расслабляясь, наслаждаясь неподвижностью, тишиной.

Это – дар. Привилегия.

Я бы не хотела оказаться ни в одном другом месте на планете.

– Как ты? Обустроилась?

– Отлично, – отвечаю я, пытаясь казаться радостнее, чем чувствую себя на самом деле. Хоть показатели крови и пульс нормализировались, мигрени и тошнота все еще терзают меня. Постоянный снежно-белый дневной свет, льющийся сквозь каждое окно, нарушает мои биологические часы – я едва различаю, когда нужно есть или спать.

Элис прищуривается, ее гладкий лоб сморщивается от беспокойства.

– Ты уверена, что все хорошо? Выглядишь немного осунувшейся, если честно.

– Осунувшейся? Это как? – хмурится Арк.

– Она имеет в виду, что я не очень хорошо выгляжу. Нездорово, – добавляю я на всякий случай.

Арк ворчит и чешет бороду.

– Будешь в норме. Это, – он подбирает правильные слова, – болезнь высоты?

– Высотная болезнь. И, да, я поправлюсь через пару дней.

– Надеюсь, – говорит он мрачно. – Не хотелось бы и тебя потерять.

Соня хмурится в его сторону, но Арк игнорирует ее, отламывая кусочек пападама [8] Блюдо индийской кухни, представляющее собой тонкую лепешку из чечевичной муки. и макая его в карри.

– Когда вся летняя команда уедет, – продолжает он, повышая голос, будто призывает кого-то присоединиться. – Ты застрянешь с нами. И если от этого тебе не плохо, то тебя ничто не возьмет, – он хохочет от своей же шутки, оглядываясь на реакцию окружающих.

Несколько человек сдержанно улыбаются. Мой четвертый день здесь, и некоторые зимовщики немного раскрываются. Маска ложной веселости, с которой они встретили меня, превратилась во что-то более… что? Я пытаюсь определить. Осторожность, чувство, будто все ходят вокруг на цыпочках.

Повисает пауза в разговоре, одна из тех, которые берутся из ниоткуда.

– Ну, это вкусно. – Каро салютует бокалом вина Радживу, чье лицо все еще пылает от кухонного жара. Его тюрбан сегодня тепло-оранжевого цвета – как оказалось, он носит разные цвета каждый день недели, чтобы помогать себе «следить за временем».

– Пожалуйста, – Раджив поигрывает усами и подмигивает Каро, рассмешив ее.

Ужин быстро становится моей любимой частью дня. С резко уменьшившимся количеством сотрудников, Дрю и Роб сдвинули столы в большой квадрат так, чтобы мы могли сидеть все вместе. Каждый вечер Элис опускает жалюзи в столовой и зажигает тройку свечей, блокируя вездесущее солнце и создавая более уютную атмосферу.

– А тебе как еда? – поворачивается ко мне Каро.

– Замечательно. Намного лучше, чем я ожидала.

– Антарктика по-своему влияет на аппетит, – размышляет она. – Либо ты все время голодный или вообще не хочешь есть. К сожалению, я из последних, – Каро похлопывает себя по животу и улыбается, хотя, честно, тяжело понять, какая у нее фигура под мешковатым топом и комбинезоном, которые она постоянно носит.

– Это не первый твой раз? – спрашиваю я.

– Второй. Первый раз я была в Моусоне, это австралийская база. Собиралась поработать и на Халли, но ее закрыли.

Я киваю. Халли, передовая полярная станция Соединенного Королевства, была эвакуирована, когда огромная секция шельфового ледника Бранта начала откалываться от антарктического континента.

– Значит, ты уже опытная?

– Наверное. Я поклялась в Моусоне, что это мой первый и последний раз, но вот я сижу здесь. Поди разберись.

– Все было настолько плохо? – Я пытаюсь сохранять беззаботный тон.

Каро склоняет голову набок, раздумывая.

– Давай просто скажем, что было интересно, но утомительно. Зима отделяет мужчин от мальчиков, уж простите мой сексизм – хотя, должна заметить, по моему опыту, женщины справляются лучше.

– Это почему же? – Люк откидывается на спинку стула, большими глотками отпивая пиво из бутылки. Его выражение лица вызывающее, почти дерзкое, как будто он готов к спору. Несмотря на мои намерения поладить со всеми, есть в нем что-то, от чего я инстинктивно питаю к нему неприязнь. Какое-то безразличие, граничащее с самоуверенностью.

Каро выдерживает его взгляд, отказываясь отступать.

– Понятия не имею. Это просто наблюдение.

Люк разглядывает ее несколько мгновений, а затем концентрируется на своей еде. Я оглядываю стол. Здесь все еще есть полдюжины летних ученых, которые должны уехать через пару дней – как только самолет взлетит, нас останется тринадцать.