Чарльз Мартин - Хранитель вод

Мой остров относится к группе небольших островков, которые окружают Форт-Джордж. К западу от него пролегает глубоководный Береговой канал, с востока и с юга его омывают воды неглубокого залива. Таким образом, мой остров тоже со всех сторон окружен водой, однако, в отличие от Форт-Джорджа, который соединяют с континентом несколько мостов, попасть ко мне можно только на лодке. Кроме того, на большом острове стоят дома, церкви, клубы, гостиницы и одна старая усадьба, там толпами бродят местные жители и бесчисленные туристы. Я же живу на своем острове совершенно один.

И меня это совершенно устраивает.

В один из дней я сидел на кухне и потягивал горячий кофе, изо всех сил стараясь не смотреть на две урны на столе. Чтобы чем-то занять руки, я разобрал и вычистил старый «зиг» Дэвида. Потом снова разобрал и снова вычистил. И еще раз. Мне нравилось, как лежит в руке его потертая рукоятка, нравился матовый блеск только что смазанной стали. Пистолет напоминал мне о моем друге, о всех тех случаях, когда он выхватывал его из кобуры или убирал обратно. Я пытался припомнить, как звучали голоса Дэвида и Мари, воображал себе их лица, но голоса звучали глухо, а лица рисовались смазанными и зыбкими; как я ни старался, мне не удавалось представить их во всех деталях. И это было особенно печально, ибо с каждым прошедшим днем моя тоска по ним становилась глубже, и я то и дело ловил себя на том, что бормочу те бесчисленные слова, которые я так и не успел им сказать.

Да, Дэвид ушел неожиданно, и, хотя я всегда знал, что, учитывая его и мой образ жизни, это может случиться в любой день и в любой час, я оказался совершенно не готов попрощаться с ним навсегда. Вероятно, дело было в том, что он всегда был рядом; большой, как сама жизнь, Дэвид заполнял мое сердце и ум целиком, без остатка, и теперь, когда его не стало, я снова и снова вспоминал подробности того последнего дня, гадая, что можно было изменить. «Мы сумеем осмотреть бо́льшую площадь, если ты возьмешь на себя побережье, а я приму мористее», – сказал он мне. Я знал, что нам не следует разделяться. Я знал, что когда (и если) Дэвид обнаружит яхту Виктора, дожидаться меня он не станет. Да, он был уже не молод и не так быстр, как когда-то, но это не помешает ему без промедления броситься на штурм. С изрыгающим огонь и свинец «зигом» в руках он взберется на палубу и учинит на яхте настоящий разгром. Словно бык в посудной лавке, он будет стрелять и крушить, пока не добьется своего. В этом отношении Дэвид всегда был упрям. Не сомневаюсь, что еще в тот момент, когда он только взялся за штормтрап, чтобы подняться на яхту, он уже знал, что не вернется назад, но это его не остановило. Никогда не останавливало.

Именно поэтому те, кого он спасал, верили в него. Именно поэтому многие и многие его любили.

Дэвид очень любил рассказывать. Должно быть, это был его способ справляться с воспоминаниями. Истории так и сыпались из него одна за другой, и каждая содержала некий намек на следующую. Была ее началом. Завязкой. Правда, для того чтобы Дэвид начал рассказывать, нужно было сначала изобрести что-то, что заставило бы его хоть немного посидеть на одном месте, но я знал секрет. Стоило налить ему бокал хорошего старого вина, и ворота его красноречия тотчас распахивались во всю ширь, а мне оставалось только сидеть, слушать, плакать и смеяться. И мне, и всем остальным, кто оказывался в этот момент поблизости.

Но сейчас я мог только склоняться над оранжевым контейнером и оплакивать своего друга. В молчании. В тишине. Я понимал, что мне необходимо взять себя в руки и двигаться дальше, но я не мог. Я застрял. Моя потеря была тяжела, ведь я потерял не только Дэвида, но и Мари… Какие бы усилия я ни прилагал, как бы долго ни сидел, тупо глядя в стол, мне никак не удавалось постичь тот факт, что все, что я о них знал, все, что пережил вместе с ними, находится теперь в этих двух контейнерах, стоящих на расстоянии вытянутой руки от меня. Стоило мне выйти из кухни и вернуться, и я уже удивлялся, что они никуда не делись, не исчезли, даже не двинулись с места. Пурпурное и оранжевое по-прежнему глядели на меня со стола.

Иногда мне казалось, что я сплю и вижу дурной сон, но и проснуться мне никак не удавалось.

Наступила вторая половина воскресенья. Толпа на отмелях уже начинала редеть, когда я вдруг с удивлением увидел двадцативосьмифутовый посыльный катер с двумя моторами, который приближался со стороны Канала, где, должно быть, встала на якорь большая океанская яхта. С катера неслась оглушительная музыка. На борту я насчитал с десяток девушек и двух парней. Когда катер уткнулся носом в мягкий песок, девушки и один из парней сошли на отмель, а капитан дал задний ход и отошел на глубину, чтобы поставить судно на двойной якорь по багамскому методу. Без этой предосторожности его могло развернуть ветром или течением и выбросить на мель, что означало бы как минимум восемь часов ожидания, пока вода снова поднимется достаточно высоко. Похоже, капитан неплохо знал свое дело, но по большому счету удивляться этому особенно не приходилось. Как ни странно, большинство владельцев дорогих яхт умеют неплохо с ними обращаться – или попросту нанимают тех, кто умеет.

Пока я наблюдал за прибывшей компанией, гости разбрелись по отмели и стали натягивать волейбольную сетку. Капитан и второй парень не показались мне сколько-нибудь интересными. Накачанные. Загорелые. Татуировки от пяток до макушки. Пирсинг в ушах и в носу, золотые цепи на шеях. Типичные поклонники того или иного эстрадного кумира. Девушки в более чем нескромных купальниках были гораздо интереснее, ибо они были по-настоящему красивы, причем каждая по-своему. Впрочем, вели они себя как принято в подобных компаниях. Пока солнце понемногу опускалось к горизонту, пиво и коктейли лились рекой, и волейбольный матч, так и не начавшись, плавно перешел в показательные танцы с обнаженной грудью.

Все это я видел уже не раз.

Пока вечеринка гремела где-то за моей спиной, я зашел по пояс в воду и, преодолев несколько сот ярдов мелководья, поднял со дна крабовую ловушку, где сидел злющий голубой краб. Насадив его на средних размеров круглый крючок, я забросил леску с грузом на глубину. Минут через двадцать леска натянулась и зазвенела. На крючок попался крупный красный горбыль, или, как его называют в тех краях, «барабан». Как у большинства рыб, обитающих в богатой танинами воде рек Сент-Джонс и Сент-Мэри, его чешуя отливала темной бронзой.

Красный горбыль очень вкусен. Ужином я себя обеспечил.

За ужином я наконец-то принял решение развеять прах друга у края мира.

Отвезти его туда я собирался, не вынимая урны из оранжевого контейнера.

Я уже говорил, что водонепроницаемый, ярко-оранжевый, исцарапанный «Пеликан» Дэвида совершил со своим хозяином, наверное, несколько кругосветных путешествий, так что еще одна поездка вряд ли могла ему повредить. Мне даже казалось, Дэвид был бы этим очень доволен. Кроме того, если бы случилось непредвиденное и мой «Китобой» набрал бы воды и затонул, контейнер мог бы послужить резервным плавсредством и спасти мне жизнь, что сам Дэвид умел делать очень хорошо. Конечно, я надеялся, что обойдется без этого, однако путешествие на юг, которое мне предстояло совершить, подразумевало, что мне придется преодолеть несколько сотен миль в довольно бурных водах, которые не прощают ошибок. Именно поэтому мне и нужно было тщательно продумать все мелочи, предусмотреть любые опасности, как делают это в авиакомпаниях: «В случае разгерметизации салона пассажирам необходимо немедленно надеть кислородные маски» и т. п. Никакая маловероятная, но возможная случайность не должна мне помешать.