Александр Рар - 2054: Код Путина

Несмотря на все свое самообладание, Кокто заметил недовольство Орехова. Однако его восторг перед пророчеством оставался непоколебимым, он был словно в трансе:

– В этой рукописи однозначно идет речь об Октябрьской революции. Под солнечным затмением и потерей силы земного притяжения подразумевается именно это. Поймите, Октябрьская революция ввергла человечество в новый разрушительный цикл.

Орехов вновь пробежал глазами листок. Ему хотелось предстать вежливым перед своим гостем, однако смысл предсказания все еще не открывался ему. Он был воцерковленным человеком, сведущим в религиозных вопросах, и, безусловно, был чуток к религиозным текстам. Написанное на листке при ближайшем рассмотрении напомнило ему стиль пророческой книги Апокалипсис. Значит, плагиат! Волошин набрался смелости списать у Иоанна Богослова и истолковать на свой лад предсказания любимого апостола Христа. Но, с другой стороны, Кокто был прав. Октябрьская революция была эпохальным, апокалиптическим событием – ее потрясения были настолько сильны, что она вполне могла приблизить все человечество к Страшному суду.

– Вам это ни о чем не говорит? – Кокто указал пальцем на то место в тексте, где смена правителей предсказывалась весной – перед октябрьскими событиями. Орехов побледнел. Неужели здесь действительно имеется в виду Февральская революция? Он прочел пророчество в третий раз. А что означает «Предшествовать сему будет…»? И какое еще эпохальное событие следовало непосредственно за Октябрьской революцией? Текст был чересчур загадочным. Кокто не спускал глаз со своего визави. Какой холокост, то есть какое всесожжение привело бы в итоге к возвеличиванию библейской «вавилонской блудницы»?

– Подразумевается Советский Союз, – объявил поэт. – Иначе отсылка к Октябрьской революции не имеет смысла. – Он блаженно понюхал свою табакерку. Его голос задрожал: – Октябрьская революция – всего лишь увертюра к новой, ужасной войне. Мир после этого станет иным. Вы это испытаете.

Орехов усомнился в душевном здоровье посетителя. Что за фантазии?

Всю свою жизнь Орехов был убежден в том, что – вернее, надеялся на то, что – Октябрьская революция была не чем иным, как неудачным промахом в великой истории России. И своим потомкам он внушил бы эту мысль. Перед Первой мировой войной Россия уже почти нагнала Запад в экономическом развитии, попытался разъяснить он своему гостю. Если бы Россия выиграла эту войну, она сейчас была бы мощнее, чем западная ось. В случае победы над кайзеровской Германией древний Константинополь вместе со славянскими государствами Восточной Европы отошли бы к России, мы унаследовали бы Османскую империю. Победа во всех отношениях.

Кокто резко оборвал его рассуждения:

– Следующая мировая война полностью поработит Европу. Победители придут извне. – Надежду Орехова на восстановление монархии в России француз холодно отверг: – Ваша старая Россия была отсталой, в отличие от нее коммунистическая Россия прогрессивна, она принесла миру универсальный культурный прорыв и социальную справедливость.

Эти слова взбесили хозяина. Поэт со своей лукавой усмешкой на губах довел его до белого каления:

– Вы, белые, справедливо проиграли красным, потому что у большевиков лозунги были лучше: образование для всех, земля крестьянам, права для женщин. У царя руки были в крови. Запад не допустит возрождения дореволюционной России.

Лицо Орехова залилось краской от возмущения. Как посмел этот самонадеянный злодей, только что благоговейно внимавший его размышлениям, так оскорбить его в его собственном доме?! Он знал, что в Париже даже отрекшиеся от родины интеллектуалы мечтали о закате капитализма в мировом экономическом кризисе. Их салонная болтовня вызывала у него отвращение. Он перешел на патетику:

– Большевистская революция была не чем иным, как антигуманным экспериментом над измученным и порабощенным народом! В других местах убийственный эксперимент провалился, но на русском народе он был испытан. – С этими словами он сплюнул на пол.

Вслед за этим Кокто распрощался, так же быстро, как и пришел. Орехов был так разозлен, что даже не встал со стула, чтобы проводить гостя. Однако, закрывая за собой дверь, Кокто еще раз заглянул в квартиру:

– Вы проглядели самое важное в пророчестве: Россия сбросит с себя коммунизм летом 1991 года. Так что Октябрьская революция была напрасной. Она ничего не принесет человечеству и в следующем столетии уже будет забыта. Я сейчас работаю над пьесой «Адская машина» – посмотрите, я все это там как раз использую! – Чудак наконец захлопнул за собой дверь и исчез из жизни Орехова.

И вот теперь, во время долгой поездки в Форт Беар вдоль средиземноморского побережья, Орехов неожиданно понял, какое отношение к Советскому Союзу имело это странное пророчество о холокосте – появившемся позже термине, обозначавшем уничтожение евреев Гитлером. С тех пор прошло тридцать лет, и теперь стало очевидным: благодаря своей победе над гитлеровской Германией Советский Союз стал еще более мощной силой, «нечестивой вавилонской блудницей», царством антихристов. И, согласно пророчеству, ровно через тридцать лет оно должно будет рухнуть? Для Орехова это больше походило на сказку.

«Ситроен» приближался к овеянной легендами крепости, венчавшей гору прямо на побережье. За ней лежала Испания, между ними проходила граница Европейского экономического союза и НАТО. Здесь свобода, там диктатура Франко. Крепость была сооружена в конце прошлого века в стиле средневекового укрепленного замка как радиостанция, а позже как станция прослушивания французских военных. Однако то, что выглядело как туристический аттракцион, скрывало широкую сеть подземных оружейных складов, которые должны были защищать Францию от нападения со Средиземного моря.

Поездка продлилась еще не меньше часа. Сотрудник секретной службы приступил к отчаянному маневру по взбиравшейся наверх дороге, чтобы избавиться от белого кабриолета, неизменно следовавшего за ними. Орехов опустил боковое окно и жадно вдохнул свежий морской воздух. Средиземноморское побережье предстало в своем впечатляющем живописном великолепии. Розовые кусты по краям дороги, хвойные деревья, кипарисы и древние эвкалипты радовали глаз. Орехов уже и не помнил, когда он в последний раз видел пальмы или отдыхал в тени кипариса.

На вопрос, а что за история с этим кабриолетом, Ревэ буркнул: «Наверное, ЦРУ». Авторадио смолкло, видимо, машина попала в мертвую зону. Вскоре опять зазвучала легкая развлекательная музыка, и Орехова охватило ощущение, что подвеска гидравлики «Ситроена» на дороге раскачивалась в тон с музыкой.