Марк Бернёлл - Ритм-секция

– Поверь мне, я хотел бы забыть… Но не могу.

– Это почему же?

– Потому что это не был несчастный случай.

Приманка брошена. Его собеседница на мгновение задумалась, затем сказала:

– Я не верю тебе.

– Я и не ожидаю, что ты мне поверишь. Пока что нет. Ты еще не дала мне шанса.

Она покачала головой, но Проктор не желал уступать.

– Я не отказался бы от чашки кофе, мисс Патрик. Вам тоже купить? Я заплачу за ваше время.

– Мне платят за мое тело, а не за мое время.

– Они платят за то и за другое. Ну, давай. Всего одна чашка кофе.

Бар «Бруно» на углу Уордур-стрит и Питер-стрит был наполовину пуст. В течение дня здесь предлагали горячий завтрак. Возле входа стоял большой автомат с кока-колой. За длинным стеклянным прилавком на тарелках лежала разнообразная начинка для сэндвичей. Столешницы смотрелись как дерево, но на самом деле были пластиком. Банкетки обтянуты блестящим зеленым кожзаменителем.

Они заказали кофе и сели в задней части бара, где было меньше людей. Стефани освободилась от кожаной куртки и бросила ее на соседний стул. Взгляд Проктора тотчас же привлекли ее запястья. На обоих были огромные синяки. Казалось, будто на руки ей надели багровые наручники. Прошлой ночью их не было. Будь они там, он наверняка заметил бы. Стефани перехватила его взгляд.

– Что случилось? – спросил Кит.

– Ничего, – огрызнулась она.

– Не похоже на ничего.

– Кто бы говорил! Ты смотрелся в зеркало сегодня утром?

– К сожалению, да.

Мгновенно рассердившись, она демонстративно сунула оба запястья под нос Проктору для более пристального осмотра.

– Хочешь знать, что это? Случайная профессиональная травма, вот что это такое.

Успокоившись, принялась размешивать сахар в кофе с молоком, а затем сменила тему:

– У тебя есть сигареты?

– Я не курю.

– Я так и подумала, но никогда не угадаешь, пока не спросишь. – Проктор смотрел, как Стефани вытаскивает из кармана куртки свою пачку. Закурив сигарету, она бросила потухшую спичку на блюдце. – Итак, ты журналист.

– Да.

– Ты не похож на журналиста.

– Не знал, что у журналистов какая-то особая внешность.

– А разве я это сказала? Я говорю про твой внешний вид. Приличная стрижка, хороший костюм, дорогая обувь и чистая кожа – не считая синяков… Видно, что ты ухаживаешь за собой.

– Стараюсь.

– На кого ты работаешь?

– Я внештатник. Но написал десяток статей для «Индепендент», а затем для «Файненшл таймс».

– Впечатляет.

– По тебе не скажешь.

Стефани сделала глоток кофе.

– Откуда тебе знать, что я думаю?

Было видно, что она нервничает, несмотря на агрессию, которая чувствовалась даже в этой ничего не значащей болтовне; беспрестанно ерзала и стреляла глазами во все стороны. Проктор сделал глоток кофе и поморщился.

– Твои родители были убиты, – сказал он для пущего эффекта, в надежде произвести на нее впечатление. Увы, она не проявила никаких чувств, как будто даже не услышала его. – Вместе со всеми остальными пассажирами этого рейса.

– Это неправда. Было расследование…

– Неисправная проводка в брюхе самолета, что привело к короткому замыканию. От искр воспламенились пары авиационного топлива, что, в свою очередь, повлекло за собой первый из двух гибельных взрывов. Я читал отчеты Федерального авиационного агентства США и Управления гражданской авиации Великобритании, да и все прочие документы. И до недавнего времени верил им. Все им верили. И, как следствие, электрические системы на части старых «Боингов-747» были переделаны. Проблемой занялись, проблему решили. За исключением того, что проблема осталась. Проблема все еще жива, ходит где-то рядом, и у нее есть пульс, мозг и имя.

Ее взгляд сказал ему все. Ты либо чокнутый, либо идиот . Проктор подался к ней ближе и понизил голос:

– В тот самолет подложили бомбу. Это не был несчастный случай.

Он ждал реакции; что она в шоке вскрикнет, начнет все отрицать; ждал чего-то подобного. Но ничего не дождался. Стефани ковыряла ногти, и Кит только сейчас заметил, какие они грязные. Обломанные. Кончики пальцев выглядели ободранными.

– Сколько у тебя денег? – спросила она.

– Что?

– Наличка. Сколько у тебя ее с собой?

– Я не знаю.

Она подняла глаза, чтобы встретиться с ним взглядом.

– Мне нужны деньги, а ты сказал, что заплатишь.

Проктор растерялся.

– Послушай, я пытаюсь тебе объяснить…

– Я знаю. Но теперь мне нужны эти деньги.

– Тебя это не интересует?

– Так ты дашь мне их или нет? Потому как если нет, я ухожу.

– Я заплатил тебе тридцать фунтов вчера вечером – и посмотри, что я получил.

Она встала и взяла куртку.

Чтобы протянуть время, Проктор вновь потянулся за бумажником.

– На том рейсе была бомба. Власти это знают, но хранят в секрете.

Стефани стало скучно.

– Ты думаешь? Они даже знают, кто ее подложил?

– Верно.

Она не спускала глаз с его бумажника.

– Он жив, и он здесь, в Лондоне. Но они даже не пытаются его поймать.

Стефани протянула руку.

– Как скажешь.

Проктор дал ей две двадцатки.

– Я не понимаю. Мы ведь говорим о твоей семье, а не о моей.

– Сорок? Мне нужно сто. По крайней мере, семьдесят пять.

Проктор закашлялся горьким смехом.

– За что? За твое время? Будь любезна…

– Ублюдок!

Он потянулся через стол и схватил ее за багровое запястье. Стефани поморщилась, но Кит не ослабил хватки. Другой рукой он добавил к двум двадцаткам свою визитную карточку и прижал сверху ее холодные пальцы.

– Почему бы тебе не пойти домой и не подумать об этом, а потом позвонить мне?

Она смерила его взглядом, полным такой ненависти, какой он не видел за всю свою жизнь.

– Отпусти меня.

Я не подарок. Я всегда была такой и всегда буду. Я не горжусь этим, но и не стыжусь. Просто я – такая, такова моя природа. Раньше я была агрессивно несносной – иногда из чистой злобы, – но сейчас, я бы сказала, я просто еще агрессивнее защищаю себя. Это такая форма защиты.

Проктор ошибся, когда обвинил меня в том, что я его не слушаю. Я слушаю все. Просто многое не впитываю. Я как камень; продукт расплавленной лавы, остывший и затвердевший. Да, мы говорили о моей семье. Но тех четверых, что уже мертвы, их не вернуть к жизни; и если на то пошло, то и ту, что все еще жива, – вот и всё.

Оставив за спиной бар «Бруно», я шагаю по Уордур-стрит и не думаю о Ките Прокторе. Его теории заговора мне неинтересны. Я думаю о предстоящей работе; о тех, кто придет ко мне. Регулярные клиенты и незнакомцы. В их числе и тот, кто оставил эти синяки на моих запястьях прошлой ночью. Такой человек, как Проктор, вряд ли способен понять, как я с этим мирюсь, почему возвращаюсь на следующий день, рискуя получить новые синяки. Или что-то похуже. Правда в том, что это не так уж и трудно. Уже нет. Я живу одна внутри крепости, мною же и возведенной. Физическая боль для меня ничего не значит.