Мэтью Эллиотт - Шерлок Холмс пускается в погоню (сборник)

– Можно полистать? – спросил Холмс.

– Нельзя, – отрубил Сондерс.

– Почему же?

– Я не позволяю.

– Вам придется подчиниться, мистер Холмс, – вмешался Лестрейд. – Ведь книга является собственностью доктора.

Вынужденно уступив, Холмс протянул том Сондерсу, но, когда тот подошел, чтобы взять книгу, выпустил ее из рук и позволил ей упасть. При падении из книги выскользнули две спрятанные между страниц фотографии. Холмс быстро их поднял. Сардоническая улыбка озарила его мрачное лицо.

– Что это у нас здесь? – спросил он. – Ага! Благодаря моей неловкости мы обнаружили очень важную улику. Я опознаю джентльмена на этой фотографии как покойного Чарльза Тэрстона, но другой мне не знаком. Любопытно… Лестрейд, вы можете опознать эту личность?

Инспектор взглянул на снимок, и физиономия его просветлела.

– Он теперь лысый и растолстел, но да, я видел его сегодня… Это дядя Александра Хайделла Морис.

Я начал смутно осознавать, на что намекал мой друг. Идея представлялась невероятной и ужасающей, но все же это было возможно!

– Мне не удалось найти фотографию в комнате Хайделла сегодня утром, – объяснил Холмс. – Скажите, доктор, вы приказали ему под гипнозом принести ее вам? Предпочитаете ничего не говорить? Неважно. Присяжным будет ясно, что вы использовали эти снимки, когда давали установку Хайделлу, чтобы, увидев Тэрстона, он принял его за ненавистного дядю. Конечно, это должна быть та самая фотография, которую ваш пациент хранил с детства. Он не узнал дядю в его нынешнем обличье, когда я устроил сегодня встречу родственников.

– Думаешь, ты самый умный, Холмс? – прорычал Сондерс.

– Да, доктор, – ответил мой друг, – именно так я и думаю.

Мне остается добавить еще совсем немного. Сондерс, при всем своем злобном высокомерии, оказался не готов к допросам, которым его с завидной настойчивостью снова и снова подвергали в Скотленд-Ярде, и очень скоро признался в преступном умысле, обрисованном Холмсом. Морис Хайделл вернулся в родной Манчестер, покрытый синяками и потрясенный, но серьезно не пострадавший. Его невменяемый племянник был переведен в психиатрическую лечебницу, и мне тяжело признать, что за все минувшие годы я не нашел в себе душевных сил справиться о его состоянии. Я знаю, что злобный и жестокий негодяй воспользовался его болезнью, знаю… Но мне не избыть из памяти образ высокого и худого молодого человека в длинном плаще, убегающего после убийства того, кого я считал своим другом.

«Простите, Уотсон, я не могу этого позволить». Такими словами Шерлок Холмс запретил мне публиковать подробности нелепой трагедии в Хэм-Коммонне, пока живы ее участники. И это при том, что никогда еще за всю свою карьеру детектива он не вел игры со столь высокими ставками, хотя данное дело не стало самым блестящим доказательством его способностей. Но даже возможность поделиться с публикой подробностями матча-реванша против одного из смертельных врагов не сломила решимости детектива-консультанта, ибо Холмс не желал уронить репутацию человека, которого очень высоко ценил. Поэтому я отправил настоящий отчет в постепенно пополняемый ящик для не подлежащих обнародованию бумаг, надеясь втайне, что однажды эта история все же увидит свет.

Из-за небольших пробелов в моих записках того времени я не могу назвать точную дату, знаю только, что все началось во вторник в конце 1899 года.

– Я привык принимать клиентов здесь, у себя, – проворчал Холмс, изучая единственное письмо, доставленное в то утро. – Всего одно предложение. Хочу надеяться, что это не начало новой тенденции.

– Что там написано? – полюбопытствовал я.

– Неизвестный корреспондент желает встретиться с нами в парной бани «Олимпия». В прежнее время я бы отказал в столь необычной просьбе, но теперь криминальная жизнь в Лондоне стала такой скучной…

– От встречи в парной большого вреда не будет, – заметил я осторожно.

На самом деле идея посетить турецкую баню очень меня привлекала, потому что уже несколько дней я чувствовал себя законченным ревматиком и старой развалиной.

– Энтузиазм по поводу этой заморской роскоши не делает вам чести, Уотсон, – парировал Холмс с улыбкой. – Любопытно, что наш потенциальный клиент не спешит раскрывать свою личность.

– А что ему нужно, как вы думаете?

– Я не могу делать кирпичи в отсутствие глины, доктор. Мы этого не узнаем, пока не попадем в «Олимпию».

Если в профессиональных делах Холмс проявлял себя человеком последовательным, то его мнения по некоторым посторонним вопросам то и дело подвергались кардинальному пересмотру. Так было и с банями. Одну неделю он критиковал бесшабашных соотечественников, предпочитающих расслаблять ноющие мышцы в турецкой бане, а на следующей преспокойно отправлялся в эту самую парную, позабыв свои предубеждения.

Случалось мне видеть бани малолюдными, но абсолютно пустыми, как в то утро вторника, – еще никогда. И пар был гораздо гуще обычного, так что нам приходилось передвигаться с осторожностью. И хотя Холмс не высказывал опасений, я не сомневался, что он, подобно мне, беспокоится, не угодили ли мы в ловушку.

– Я уже начал думать, что вы не придете, – медленно произнес голос из белесой дымки. – Будет лучше, если вы останетесь там, где стоите. Так-так. Великий Шерлок Холмс и его преданный биограф, я полагаю?

Я всматривался в том направлении, откуда к нам обращались, но ничего не мог различить, кроме смутной тени, которую застилал пар.

– Мое имя Холмс, сэр, – произнес мой друг. – Эпитет к нему выбран вами. Полагаю, вам желательно сохранить инкогнито?

– Поразительная демонстрация логического мышления, мистер Холмс. Да, я бы предпочел избежать упоминания моего имени.

– Возможно, вам угрожает опасность? – предположил я, с некоторым трудом находя место, чтобы сесть.

– Не та, которую вы имеете в виду, доктор Уотсон. Но особенности моей профессии требуют, чтобы мое имя не упоминалось в связи с этим делом.

– Вы нам еще не объяснили, в чем оно состоит, – напомнил Холмс.

– Езжайте в коттедж «Лиственницы», принадлежащий Алистеру Себастиану, мистер Холмс, в Хэм-Коммон. Там в дымоходе спрятано кое-что… страшное. Труп.

– Откуда вы знаете? – спросил мой друг.

– Потому что я его видел, мистер Холмс.

– Правда? Судя по произношению, вы не трубочист и уж тем более не грабитель.

– В отношении второго вы ошибаетесь. Я именно что грабитель. Вообще говоря, я предпочитаю называться взломщиком. Теперь вам, должно быть, понятно мое стремление к анонимности. Дымоход этот довольно приличных размеров. Мне пришло в голову, что он годится для проникновения в жилище. Не самый тривиальный путь и наиболее подходящий, когда приближается Рождество.