Ник Реннисон - Биография Шерлока Холмса

Упоминание Уотсона о вызове Холмса «в Одессу в связи с убийством Трепова» [46] – еще одно из загадочных замечаний мимоходом, которыми нашпигованы его рассказы. В 1878 году Вера Засулич, молодая женщина, возмущенная поркой политического заключенного, выстрелила в Санкт-Петербурге в градоначальника генерала Трепова, ранив его серьезно, но не смертельно. Дата, место, тот факт, что генерал не умер и никакая тайна не окружала выстрел (Засулич ставила покушение себе в заслугу и ничего не скрывала), – все указывает на то, что Уотсон имел в виду совсем иное дело. Не исключено, что доктор косвенно намекает на поездку в Россию в самом начале карьеры Холмса.

Другой косвенный намек Уотсона на то, что Холмсу «удалось пролить свет на загадочную трагедию братьев Аткинсон в Тринкомали», указывает на еще одно путешествие сыщика в дальние края – в этот раз на Цейлон (теперь Шри-Ланка), но опять-таки мы не располагаем подтверждениями данного факта, почерпнутыми из других источников.

Мы ступаем на более твердую почву, когда речь идет о причастности Холмса к расследованию двух нарушений общественного порядка, ошеломивших лондонские власти в конце 1880-х.

В понедельник 8 февраля 1886 года две левые группы – Комитет объединенных лондонских рабочих и Социал-демократическая федерация (марксистская партия во главе с эксцентричным журналистом Г. М. Хайндменом, выпускником Кембриджа) – объявили о намерении устроить митинги на Трафальгарской площади в знак протеста против безработицы.

Холмс, который по ходу своих ирландских расследований обзавелся целой сетью осведомителей, прекрасно понимал, к каким беспорядкам могут привести митинги. Он неоднократно телеграфировал об этом брату, министру внутренних дел и всем прочим, кто, по его мнению, обладал властью для решительных действий.

Предупреждения его по большей части остались без внимания. Мало кто верил в назревающие беспорядки. Полицейские, к возмущению Холмса, на редкость скверно подготовились к ним. Суперинтенденту Роберту Уокеру, отвечавшему за поддержание общественного порядка, перевалило за семьдесят. Его главный вклад в событие исчерпался тем, что он затерялся в толпе, где ему обчистили карманы.

На Трафальгарской площади перед толпами выступил Хайндмен. Писатель Эдвард Карпентер оставил исчерпывающее описание этого оратора:

На трибуне Хайндмен, с его подергивающейся бородой, взлетающими полами сюртука и высоким обширным лбом при довольно-таки низком слабом затылке, создавал впечатление лавки, где все товары выставлены в витрине. И, хотя оратор он был хороший, язвительный, частые взрывы обличительных инвектив не вязались с явной природной добротой и наводили на мысль, что он подхлестывает себя собственным хвостом.

На этом митинге риторика Хайндмена возбудила толпы, но не удовлетворила их, и по окончании речей недовольные не проявили ни малейшего желания разойтись.

Подчиненные Уокера повели себя немногим лучше своего начальника. Когда тысячи людей повалили с площади в сторону фешенебельной Пиккадилли и Сент-Джеймского дворца с намерением бить стекла и нагнать страху на тех, кто социально стоял выше них, полиция не пошевелилась.

Все еще топтавшиеся возле колонны Нельсона полицейские, по мнению присутствовавшего на митинге саркастического журналиста, словно бы «подпирали ее спинами… чтобы она не опрокинулась, или же сторожили львов, чтобы те не разбежались». Это стоило комиссару столичной полиции сэру Эдмунду Хендерсону его поста, надо думать к немалому удовлетворению Холмса.

«Черный понедельник» (а именно под таким название вошел в английскую историю тот день) оказался, однако, всего лишь репетицией «Кровавого воскресенья» 13 ноября 1887 года.

Еще с лета группа безработных обосновалась биваком на Трафальгарской площади. Новый комиссар полиции сэр Герберт Уоррен потребовал запретить любые митинги на Трафальгарской площади, на что министр внутренних дел наконец дал согласие.

Холмс, чьи предупреждения о расхлябанности полиции полтора года назад остались без ответа, теперь считал (как и сказал Майкрофту), что власти ударились в другую крайность и это новое решение может спровоцировать беспорядки. Однако предостережения братьев Холмс для людей, наделенных властью, успели стать чем-то вроде жужжания назойливых насекомых. Не было никаких шансов, что их тревожные выводы примут к сведению.

Хайндменская Социал-демократическая федерация призвала бросить вызов запрету и вновь устроить митинг на Трафальгарской площади для протестов против безработицы.

Эдвард Карпентер, который присутствовал и на новом митинге, описал события того дня. На сей раз полицейские не дремали и ворвались в толпу без предупреждения.

Я был тогда на площади. Толпа в целом выглядела благодушной, беззаботной, улыбающейся, но быстро преобразилась. Прирысил отряд конной полиции, получивший приказ «держать нас в движении». На языке полицейских, как я понимаю, это значило, что они должны скакать во все стороны, разгоняя, пугая и избивая людей. Я увидел, как моего друга Муирхеда верховой ухватил за ворот и поволок предположительно в сторону полицейского участка, а пеший бобби помогал коллеге. Я бросился на выручку и обругал обоих констеблей, за что получил удар дубинкой по скуле, но Муирхеда отпустили.

В итоге не менее сотни людей было ранено и по меньшей мере два убиты. Холмс оказался прав, но радости это ему не принесло – только угрюмое сознание своего бессилия докричаться до высших чинов Уайтхолла.

В течение года, последовавшего за «Кровавым воскресеньем», Холмсу представлялось немало случаев отойти от полуофициальных дел, поручаемых ему правительством, и заняться частными расследованиями. Один такой случай вернул его в среду, хорошо знакомую сыщику со студенческих лет.

Как уже говорилось, вопреки сформировавшемуся позднее несгибаемому скептицизму, в студенческие годы Холмс был не прочь уклониться в сферу паранормальных явлений и входил в кружок Эдмунда Гарни, преподавателя Тринити-колледжа, увлекавшегося исследованием психических феноменов.

В Кембридже Гарни слыл харизматической фигурой – блистательный ум, прекрасный атлет и поразительный красавец. (Писательница Джордж Элиот была так им очарована, что в первые дни знакомства могла думать только о его прекрасных чертах. Считается, что он стал прототипом Дэниела Деронды, одного из самых известных ее персонажей.)

Холмс оставил позади интерес к тому, что в «Собаке Баскервилей» назвал «областью, где бессилен самый проницательный и самый опытный сыщик». Его зрелые взгляды на эту область достаточно ясно выражены в мягкой насмешливости, с какой он отзывается на страх доктора Мортимера перед Собакой.