Ник Реннисон - Биография Шерлока Холмса

Тринадцать лет спустя Уилфрид Скоуэн Блант, объявивший себя байроническим беглецом от уз английского общества, прибыл в Аравию с молодой женой. (Среди прочего она привлекла Бланта тем, что с Байроном ее роднил не только темперамент – поэт приходился ей дедом.) Во время скитаний Блантов по пустыне им повстречался караван, направлявшийся в Мекку, – вереница еле волочащих ноги паломников, растянувшаяся почти на пять миль, которая пересекала безжизненные пространства под зелено-красным знаменем хаджа. Танцующие дервиши вели процессию через барханы. За ними следовала основная масса не столь ревностных паломников, из которые одни ехали на верблюдах, а другие шли пешком. Один паломник, по замечанию Бланта, курил наргиле с длинным чубуком – этого несли в носилках. В десяти футах перед носилками шагал слуга, державший чашку трубки. Как раз к такому каравану и примкнул Холмс, прибыв из Тегерана на Аравийский полуостров.

В начале XIX столетия Доминго Бадиа-и-Леблих, испанец, выдававший себя за мусульманина, стал свидетелем прихода паломников в Мекку. Он оставил красочное описание «великого зрелища, которое являл собой хадж: тысячи и тысячи людей всех рас и оттенков кожи, преодолев мириады опасностей, явились из самых дальних уголков земли, чтобы поклониться одному и тому же Богу; европеец протягивал руку помощи африканцу, индийцы и персы сидели бок о бок с алжирцами и марокканцами – все члены одной семьи, все равные перед своим Создателем». Более восьмидесяти лет спустя это же зрелище предстало глазам Холмса, когда его караван вступил в город.

У нас нет сведений, чт́о испытал Холмс, совершив взятый на себя подвиг и проникнув в сердце Мекки. Ричард Бёртон был поражен видом Заповедной мечети (мечети Аль-Харам) и Каабы:

И передо мной открылась наконец цель моего долгого утомительного паломничества, воплощение надежд и упований стольких лет. Причудливая фантазия наделила огромное возвышение и его мрачный покров странным очарованием. Здесь не было ни гигантских обломков седой древности, как в Египте, ни руин изящной и гармоничной красоты, как в Риме и Греции, ни варварской роскоши Индии, и все же зрелище было уникальным, странным – и сколь немногим довелось узреть прославленную святыню! Воистину могу сказать, из всех верующих, коим доводилось… прижиматься бьющимся сердцем к камню, никто не испытывал столь глубокого чувства, как хаджи с далекого севера .

Нет причин полагать, что Холмс, за безжалостно рациональной внешностью которого скрывалась мистическая жилка и замаскированная религиозность, был менее тронут, нежели Бёртон, закаленный и эгоцентричный искатель приключений.

Джидда лежит на восточном побережье Красного моря. В 1890-х годах это был главный порт, через который паломники следовали в Мекку (каковым город остается по сей день). Суда изо всех уголков света тысячами прибывали в Джидду в период хаджа. (В «Знаке четырех» Джонатана Смолла и Тонгу подбирает как раз парусник, везущий паломников в Джидду.)

С 1830-х годов в Джидде существовало британское консульство, но Мекка, закрытая для всех, кроме правоверных, лежала всего в двух днях пути верхом на верблюде, и именно оттуда прибыл в Джидду в начале 1893 года Холмс, все еще путешествующий под видом мусульманина из Северной Африки.

Тут сравнительно нетрудно было нанять доу [79], чтобы пересечь Красное море и попасть в суданский порт Суакин, который в 1893 году все еще удерживался англо-египетским гарнизоном. Там Холмса ожидали депеши от Майкрофта из Лондона – он получил весточку от брата впервые более чем за год.

Суданская миссия Холмса стала еще более неотложной, чем двумя годами ранее, когда давалось поручение. Советы и указания вскоре обрушились на Холмса неуправляемым потоком, в особенности назидания Горацио Герберта Китченера, за год до того назначенного главнокомандующим египетской армией.

В ходе марша на Хартум 1884–1885 годов британских сил, отправленных на выручку осаждаемому генералу Гордону, Китченер был офицером разведки и сам провел некоторое время в обличье араба, а потому считал себя экспертом в части работы под прикрытием и забрал в голову, что Холмс должен извлечь выгоду из его познаний.

Дополнительная – и, возможно, более полезная – информация поступила от агента, который находился в Омдурмане. В 1891 году один из пленников мадхистского режима, миссионер отец Орвальдер, сбежал и добрался до Египта. Его сообщение о жизни при дворе халифа было переслано Холмсу в Суакин.

Из прибрежного Суакина, находившегося под твердым контролем англичан, Холмс отправился в глубь страны к территории, управляемой халифом. Снова приняв обличье странствующего алжирского торговца, роль, ставшую уже привычной за прошлый год, он, вероятно, был рад оставить позади и утомительную суету порта, и нескончаемый поток советов Китченера.

Посещение халифа в Хартуме [80]было не менее опасным, чем попытка проникнуть в Мекку, а может, даже самоубийственным. Халиф Абдулла (Абдаллах ибн аль-Саид Мухаммед) был преемником Махди, мусульманского религиозного вождя, объявившего джихад (священную войну) англо-египетскому правлению в Судане и всего за несколько лет до визита Холмса вдохновившего махдистов на захват Хартум и казнь генерала Гордона.

Махди умер от тифа через полгода после взятия Хартума. Халиф Абдулла, один из ближайших его соратников, поднялся на волне последовавшего за смертью вождя хаоса, поскольку был человеком достаточно жестоким и к тому же способным не только заменить Махди, но и сохранить созданное им нарождающееся государство.

Однако махдистскому Судану не суждено было продержаться долго. Английские и египетские войска отступили после провалившейся попытки спасти Гордона, но их возвращение было неизбежным.

Смерть Гордона глубоко потрясла английское общество. Редакторы газет состязались друг с другом, прославляя его самопожертвование и проклиная правительство, которое, как утверждалось, действовало слишком медленно, чтобы его спасти. Песенки, исполняемые со сцен мюзик-холлов, превратили Гордона в символ империи. «Его жизнь была славой Англии, – говорилось в одной из них, – его смерть стала гордостью Англии». Растиражированные изображения генерала вроде того «недавно вставленного в рамку портрета», который был у Уотсона, продавались десятками тысяч. Королева засыпала своих несчастных министров письмами и телеграммами, требуя принять меры.

Премьер-министр Гладстон решительно противился попыткам подтолкнуть правительство к тому, что он считал бессмысленным и неразумным вмешательством в дела нищей страны, не сулящим никаких выгод Англии. Пока он оставался у власти, Судан, невзирая на мнение королевы и общественности, находился под властью халифа.