Хью Лори - Торговец пушками

– Чего?

Я раздраженно закатил глаза:

– О стуке. Об условном сигнале. Очень не хочется, чтобы Микки продырявил мне брюхо, когда мы войдем в эту чертову дверь.

– Нет, мы просто… В смысле, обычно я просто кричу: «Микки!»

– Надо же! Клево! И кто ж из вас такой умный? – Я специально хватил через край, пытаясь заставить его ощетиниться, чтобы он еще охотнее демонстрировал свою полезность. – Давай!

Он прижался губами к щели для газет и прохрипел:

– Микки. – Затем покосился на меня, словно извиняясь, и добавил: – Это я.

– Ага, теперь ясно, – ухмыльнулся я. – Это чтоб он понял, что это ты. Круто.

После небольшой паузы послышался щелчок дверного замка, и я решительно шагнул внутрь.

На Микки я старался не смотреть, чтоб до него сразу же дошло, что он здесь никто. Одного быстрого взгляда было достаточно, чтобы сказать: ему тоже за сорок и он тощий как жердь. На нем были кожаные полуперчатки и револьвер. Ну и наверное, еще что-то там из одежды, – видимо, я просто не обратил на это внимания.

Револьвер был «смит-энд-вессоном» – никелированный, с коротким стволом и закрытым ударником на затворе. Очень удобно для стрельбы сквозь карман. Вероятно, 638-я облегченная модель или что-то очень похожее. Довольно подлая хреновина. Вы спросите: а могу ли я назвать хотя бы одно оружие, которое было бы честным, порядочным и справедливым? Конечно же, нет. Любое оружие выстреливает в человека куском свинца с целью нанести ему увечье. И тем не менее у каждого ствола свой собственный, индивидуальный характер. Так что одно оружие все равно оказывается подлее какого-нибудь другого.

– Ты Микки? – спросил я, деловито осматривая холл.

– Да.

Микки оказался шотландцем, и он отчаянно пытался уловить хоть какой-нибудь знак от своего партнера, кто же я, черт возьми, такой. Судя по всему, Микки мог стать проблемой.

– Привет от Дейва Картера.

С Дейвом Картером мы учились в одной школе.

– Ага, – сказал он. – Ясно.

Бинго! Две «петли Бойда» – и всего за пять минут. В головокружительном вихре триумфа я прошел к столику в прихожей и загадочно проговорил в трубку телефона:

– Гвиневра. Я на месте.

Положив трубку обратно на рычаг, я двинулся к лестнице, проклиная себя за то, что зарвался. Невозможно, чтобы они купились на такую откровенную лажу. Но когда я повернулся, оба по-прежнему торчали на месте, точно две послушные овечки, с мордами, на которых так и читалось: ты начальник, я дурак.

– Какая здесь спальня девушки? – отрывисто бросил я. Овечки обменялись нервозными взглядами. – Вы ведь проверяли комнаты, правда? Так какая же из них, черт возьми, та, что с кучей кружевных подушек и постером Стефана Эдберга на стене?

– Вторая слева, – ответил Микки.

– Спасибо.

– Только…

Я снова остановился.

– Что опять?

– Там нет никакого постера…

Я наградил обоих мастерски исполненным испепеляющим взглядом и продолжил подъем по ступенькам.

Микки оказался прав: никакого постера Стефана Эдберга в комнате не было. Как не было и кучи кружевных подушек. От силы штук восемь. Зато был запах «Флер де флер», в концентрации один к миллиарду, и я почувствовал внезапный, физически ощутимый укол беспокойства с толикой желания. Впервые я осознал, как сильно мне хочется защитить Сару – от чего угодно и от кого угодно.

Хотя, возможно, все это была не более чем обычная чушь из рыцарских романов про прекрасных принцесс, и рано или поздно настанет день, когда мои гормоны сами собой переключатся на совершенно иной предмет. Но в ту минуту, когда я стоял посреди ее спальни, единственным моим желанием было спасти Сару. И не только потому, что она была хорошей, а плохие парни – не очень. Просто она мне нравилась. Очень нравилась.

Ну ладно, все, хватит нюни распускать.

Я прошел к ночному столику, снял трубку с телефона и засунул ее нижнюю часть под одну из кружевных подушек. Если кто-то из овечек вдруг осмелеет и ощутит потребность сделать «звонок другу», я это услышу. Зато меня услышать они не смогут – благодаря подушке.

Для начала я прошелся по шкафам, пытаясь угадать, не исчезла ли какая-нибудь существенная часть одежды. То там то сям попадались пустые вешалки, но их было явно недостаточно, чтобы говорить о спланированном отъезде.

Туалетный столик являл беспорядочное нагромождение расчесок и баночек. Крем для лица, крем для рук, крем для носа, крем для глаз. На мгновение я даже задумался, насколько это, должно быть, ужасно – как-нибудь, вернувшись домой навеселе, перепутать и по ошибке намазать руки кремом для лица или, наоборот, лицо – кремом для рук.

В ящиках туалетного столика этого добра обнаружилось еще больше. Полный набор инструмента и смазочных материалов для современной женщины класса «Формула-1». И ни намека на папку.

Задвинув ящики на место, я прошел в ванную. Шелковый пеньюар – тот самый, что был на Саре в ночь нашей первой встречи, – висел на двери. На полочке над раковиной – зубная щетка.

Я вернулся в спальню и, остановившись, принялся осматриваться – в надежде увидеть хоть какой-нибудь знак. То есть не какой-то конкретный знак – я вовсе не ожидал увидеть, скажем, адрес, выведенный на зеркале губной помадой, – я просто надеялся хотя бы на что-то, что должно было находиться в комнате, но не находилось, или, напротив, не должно было находиться, но находилось. И хотя никаких знаков я так и не увидел, что-то все равно меня насторожило. Я еще немного постоял посреди комнаты, прислушиваясь, прежде чем я понял – что именно.

Я не слышал, чтобы мои овечки разговаривали. Это было неправильно. Уж кому-кому, а им-то было что сказать друг другу. В конце концов, я – Дэллоуэй, а Дэллоуэй – что-то новенькое в их жизни. Им просто полагалось обсуждать меня.

Я бросился к окну и выглянул на улицу. Дверца «форда» была открыта, и оттуда торчала чья-то нога – похоже, овечки-поддавохи. Устроившись с комфортом, мой приятель связывался с кем-то по рации. Я вытащил трубку из-под подушки и вернул ее на место, при этом я чисто автоматически выдвинул ящичек ночного столика. Ящичек был крошечным, но мне показалось, что содержимого в нем больше, чем во всей комнате. Я продрался сквозь хаос из бумажных платков, ватных шариков, еще бумажных платков, маникюрных ножничек, наполовину съеденной плитки шоколада, еще бумажных платков, щипчиков, и еще бумажных платков, и еще, – да что, черт возьми, с ними делают эти женщины? Едят они их, что ли? И там, на самом дне, уютно примостившись поверх очередного слоя бумажных платков, лежал небольшой, но довольно увесистый сверток, перетянутый замшевым шнурком. «Вальтер TPH». Маленький и соблазнительный, как и сама Сара. Я отщелкнул обойму и проверил. Полный магазин.