Хью Лори - Торговец пушками

Из Парижа в Амстердам я перелетел по паспорту Бальфура, а затем битый час избавлялся от всевозможных американцев, у которых могло хватить ума проследить за мной. И не то чтобы у них были какие-то особые причины. Стрельба в Мюррене убедила большинство из них в том, что со мной можно иметь дело, да и Соломон наверняка порекомендовал ослабить поводок.

И все же я хотел, чтобы в ближайшие несколько дней ни одна бровь не взлетела в изумлении и чтобы никто не смог воскликнуть «а это еще что?», следуя за мной по пятам. Вот поэтому-то, оказавшись в аэропорту Схипхол, я купил и тут же выбросил билет до Осло, обзавелся новой одеждой и солнцезащитными очками и вскоре вышел из туалета Томасом Лэнгом, хорошо известным «пустым местом».

В Хитроу я добрался к шести вечера и поселился в отеле «Пост-Хаус». Кстати, весьма удобное местечко, поскольку расположено недалеко от аэропорта, и одновременно местечко кошмарное, поскольку расположено недалеко от аэропорта.

Я долго отмокал в ванне, а затем плюхнулся на кровать и, вооружившись пачкой сигарет и пепельницей, набрал номер Ронни. Хотелось попросить ее об одной услуге – услуге, о которой прямо в лоб не скажешь, – так что я устроился поудобнее, зная, что разговор предстоит долгий.

Мы и в самом деле долго болтали о том о сем, и это было очень приятно. Приятно само по себе, но вдвойне приятно потому, что за наш разговор придется платить Умре. А также за шампанское со стейком, которые я заказал прямо в номер, и за лампу, которую я разбил, когда запнулся о ножку кровати. Разумеется, я прекрасно понимал, что при его доходах ему хватит на это сотой доли секунды, но на войне надо уметь радоваться и микроскопическим триумфам.

Пока ждешь настоящей, большой победы.

– Прошу вас, мистер Коллинз, присаживайтесь.

Секретарша щелкнула переключателем и проговорила себе под нос:

– Мистер Коллинз к мистеру Барраклоу.

Само собой, говорила она вовсе не себе под нос, а в тонюсенький микрофончик, присобаченный к головному телефону, прятавшемуся в гуще ее пышной прически. Но мне потребовалось добрых пять минут, чтобы уяснить это. У меня даже мелькнула мысль, а не предупредить ли здешних служащих, что у их секретарши, похоже, крыша слегка того?

– Минутку, – сказала она. То ли мне, то ли микрофону, черт его разберет.

Я сидел в конторе под названием «Смитс Вельде Керкпляйн». Играй я в «Эрудита», с таким словечком можно одним махом обеспечить себе победу. Но сейчас я не играл в «Эрудита», а был Артуром Коллинзом, художником из Тонтона.

У меня имелись сомнения, что миляга Филип вспомнит Артура Коллинза, но это было не так уж и важно. Мне нужна была хоть какая-то зацепка, чтобы подняться на двенадцатый этаж, и личина Коллинза показалась мне лучшим вариантом. Во всяком случае, лучшим, чем «тут какой-то парень утверждает, что однажды переспал с вашей невестой».

Я встал и принялся неторопливо прохаживаться по приемной, взглядом художника оценивая образчики корпоративного искусства, которыми были увешаны стены. По большей части это была массивная серо-бирюзовая мазня с редкими – и очень странными – вспышками алого. Выглядела она так, будто создавалась в какой-нибудь экспериментальной лаборатории – скорее всего, так оно и было – специально для того, чтобы довести до предела чувство уверенности и оптимизма в груди первого, кто решится инвестировать в «СВК». Лично со мной этот номер не прошел, но я-то явился сюда совсем по иным соображениям.

В глубине коридора распахнулась одна из желтых дубовых дверей, и показалась голова Филипа.

Мгновение он щурился, видимо пытаясь вспомнить, кто же я такой, а затем вышел в коридор.

– Артур. – Видно было, что он все еще колеблется. – Как поживаете?

На нем были ярко-желтые подтяжки.

Стоя ко мне спиной, Филип наливал кофе.

– Меня зовут не Артур, – сказал я, тяжело опускаясь на стул.

Его голова резко дернулась в мою сторону и так же резко вернулась обратно.

– Черт!

Филип тряхнул манжетой, затем прокричал в открытую дверь:

– Джейн, дорогуша, принеси, пожалуйста, салфетку!

Он рассматривал кляксу из кофе, молока и размокшего печенья у себя на рукаве. «Да и хрен с ним!» – похоже, решил Филип.

– Простите… Так о чем вы говорили?

Филип осторожно обогнул меня, норовя укрыться за письменным столом. Он сел – очень-очень медленно. То ли потому, что мучился геморроем, то ли опасаясь подвоха с моей стороны. Я улыбнулся, давая понять, что у него геморрой.

– Меня зовут не Артур, – повторил я еще раз.

В кабинете повисло молчание, и тысячи возможных ответов загрохотали в мозгу Филипа, проносясь в его глазах как в окошках игрального автомата.

– О?! – выдал он наконец.

Два лимона и гроздь вишен. Нажмите «рестарт».

– Боюсь, в тот день Ронни солгала вам, – сказал я извиняющимся тоном.

Филип отклонился назад. На лице его застыла невозмутимая, любезная улыбка. «Что бы вы ни сказали – я останусь такой же».

– Неужели? – Пауза. – Как это гадко с ее стороны.

– Вы должны понять: между нами ничего не было. – Я сделал паузу, длительностью ровно в три эти слова, и выдал кульминацию: – На тот момент.

Филип вздрогнул. Заметно.

Само собой, это было заметно. Иначе я бы этого не заметил. То есть я хочу сказать, он не просто вздрогнул, он подпрыгнул – наверняка удовлетворив любого арбитра по вздрагиваниям.

Опустив взгляд на свои подтяжки, Филип заскоблил ногтем медную застежку.

– На тот момент. Понимаю. – Он посмотрел на меня. – Мне очень жаль, но прежде чем мы продолжим нашу беседу, я вынужден спросить ваше настоящее имя. Я имею в виду, если вы не Артур Коллинз…

Он замер, в отчаянии и панике, но не желая этого показывать. По крайней мере, мне.

– Меня зовут Лэнг. Томас Лэнг. И я сразу хочу сказать, что прекрасно понимаю, какой это для вас шок.

Он отмахнулся от моих неумелых извинений и впился зубами в свой кулак.

Пять минут спустя – Филип все еще терзал кулак – открылась дверь и на пороге возникли секретарша с кухонным полотенцем и Ронни.

Обе женщины застыли в дверях, изумленно хлопая ресницами. Разумеется, мы с Филипом моментально вскочили со стульев и тоже изумленно захлопали ресницами. Будь вы кинорежиссером, точно сломали бы голову, решая, куда поставить камеру. Ронни оказалась первой, кто нарушил немую сцену с персонажами, извивающимися в одном и том же социальном аду.

– Дорогой, – воскликнула она.

Дурачина Филип тут же шагнул ей навстречу.

Однако Ронни устремилась к моей стороне стола, и бедолаге Филипу пришлось изображать некий неопределенный жест, обращенный к секретарше Джейн: мол, вон как все получилось с кофе, и вон как с печеньем, и тебе не трудно побыть умничкой и все такое?