Дэвид Прайс - Открыто. Как мы будем жить, работать и учиться

Отсылка к истории здесь уместна еще и потому, что благодаря цифровым технологиям мы видим, как наше сосуществование в обществе вновь возрождает к жизни некоторые старые ценности и принципы. Однако к метафоре общины я прибегнул и по другой причине: борьба за управление общественными ресурсами сегодня ведется так же яростно, как в средневековой Британии. История землепользования рассматривалась как борьба между теми, кто верил в «общественное благо» – брал только то, что было необходимо, и отдавал свой труд и ресурсы без гарантии возмещения, – и теми, кто верил в огороженные земли, заявляя о своих притязаниях на них ради максимизации производства и получения прибыли.

Процесс огораживания, в сущности, привел в сельское хозяйство рыночные силы. Но на каждого видевшего в этом неизбежную логику прогресса находились другие – те, кто даже в XVII веке выступал с протестами. Например, диггеры – группа несогласных, распахивавших и возделывавших общественные земли, пытаясь вернуть назад участки, захваченные по законам, установленным правящими классами. Протестующие из движения «Захвати» – не кто иные, как современные диггеры.

Разорение общественных ресурсов обычно происходит втихомолку. Сейчас, однако, интерес к возрождению концепции общин растет благодаря повсеместному распространению общественных движений. Когда я впервые использовал понятие «глобальная обучающая община», я был уверен: для того чтобы обучение рассматривалось в качестве общественного ресурса, нужен весомый набор аргументов. Наиболее известная группа в поддержку возвращения общественных ресурсов «К общинам» («On the Commons») может похвастаться внушительным списком сфер своей деятельности – информация, экономика, окружающая среда, питание, культура, политика, здравоохранение, наука.

До самого недавнего времени, однако, сильно бросалось в глаза отсутствие в этом списке образования. Пожалуй, самыми известными борцами за привнесение общинных принципов в образование стали участники движения «Творческие общины», основанного в 2001 году профессором права Гарвардского университета (Harvard University) Лоуренсом Лессигом. Они утверждают, что законы о сохранении авторских прав стали слишком ограничивающими, а это мешает творчеству и созданию «общедоступной базы» работ. Движение убедило многих писателей и художников (а с недавних пор и преподавателей) лицензировать свои работы для использования в некоммерческих целях.

Участников «Творческих общин» поддержало объединение «Открытые образовательные ресурсы» (Open Educational Resources), и тогда внушительное число образовательных учреждений, включая Академию Хана и MIT, приняли решение открыть учащимся доступ к своим материалам и разрешить преподавателям их адаптировать.

Однако то, что я подразумеваю под глобальной обучающей общиной, намного превосходит лицензирование прав или обеспечение свободного доступа к ресурсам – каким бы важным это ни было. Оно заключает в себе «экологию» обучения: те отношения, которые складываются у нас друг с другом; создание гостеприимной обучающей среды; содействие эволюции образования в общественной и социальной среде, чтобы успешно распространить ее дальше и установить общие правила игры, которые сделают обучение новаторским и всеобъемлющим.

Как я писал выше, открытость – не какое-то далекое устремление, этот процесс уже идет, только не везде с одинаковой скоростью. Из трех сфер, где происходит обучение: работы, системы образования и общества, – наиболее радикальные перемены в способах обучения наблюдаются вне официальных институтов. Почему так? Да потому, что за стенами офиса, школы или университета ответственность несем мы сами, учащиеся. Это наше свободное время. В социальном (и все больше в виртуальном) пространстве не нас обучают, обучаемся мы сами. Нам не нужно посещать какие-то обязательные предметы, и мы не должны следовать государственной программе.

Мы учимся просто потому, что нам нравится учиться, и поэтому мы создаем обучающие общины. А поскольку технологии нам это позволяют, мы делаем их глобальными. За некоторыми замечательными исключениями (о которых я расскажу позже), практически все организованное обучение в компаниях и школах коверкается из-за обособленности, разделения на «предметы», а самих учеников – на производственные единицы.

Это подобно возведению изгородей на общинных землях в XVII веке во имя более продуктивного хозяйствования. Возможно, с экономической точки зрения оно являлось более эффективным (хотя кто-то захочет с этим поспорить), но чувство общественного блага было утрачено. Точно так же обособленное обучение могло успешно «перерабатывать» учеников и удовлетворять нужды работодателей индустриальной эпохи, но теперь оно стало анахронизмом. Позвольте мне показать это на личном примере.

Я было поверил, что страдания, которые я претерпел в школе, остались позади, но первый опыт обучения на работе подействовал на меня подобно шоку. Свою карьеру я начинал младшим клерком в одном из министерств государственной службы Великобритании. Признаюсь, мысль о том, что я стану бюрократом-чиновником, не заставляла мое сердце биться быстрее, но в 1970-х годах у 17-летнего подростка с северо-востока Англии было три основных пути: верфи, шахты или контора. Последнее являлось меньшим из трех зол. Но ничто не могло погубить мою душу с большим успехом, чем пройденный мною вводный курс обучения.

Нашу группу посадили в большом зале. На столе перед каждым положили гроссбух не меньше шести дюймов [57] Т. е. около 15 см. – Прим. пер. толщиной. Нам сказали, что это «библия» – руководство, содержащее инструкции относительно любой случайности, с которой мы можем столкнуться при выполнении обязанностей клерка. Преподаватель велел нам открыть книгу на первой странице, и в течение трех последующих недель мы тупо ее изучали. Это было настолько по-диккенсовски, что, если бы появился Боб Крэтчит из «Рождественской песни в прозе» и велел нам «купить еще ведерко угля, прежде чем мы нацарапаем еще хоть одну запятую», никто из нас даже ухом бы не повел.

Я не говорю, что нужно было устраивать мозговой штурм, чтобы решить, как лучше удовлетворить заявление на выплату пособия по беременности и родам, но мне вполне хватило, чтобы понять: это не та рабочая культура, в которой я буду чувствовать себя комфортно. Я продержался год, а затем сказал своему непосредственному начальнику, что собираюсь стать профессиональным музыкантом. Он ответил (я клянусь, что он действительно сказал это мне, 17-летнему): «А как же твоя пенсия?»

Конечно, я уверен, что сегодня работа в Министерстве труда и пенсий стала куда более творческой – и так и должно быть. Социальные перемены намного опережают медленную эволюцию обучения; поэтому, если мы хотим избежать несоответствия, нам необходимо привнести в официальное образование новые идеи.