Генри Киссинджер - Мировой порядок

Вероятно, попытка Рузвельта сохранить свое наследие, добившись третьего президентского срока, практически неизбежно уничтожила бы все шансы для достижения этой цели. Традиция важна, поскольку обществам не дано пройти через историю так, будто у них нет прошлого и будто они имеют возможность действовать в любом направлении. Взятый ими курс может отличаться от предыдущей траектории только в определенных пределах. Великие государственные деятели действуют на внешней границе этого поля возможностей. Если они терпят неудачу, то общество поражает стагнация. Если они переступают пределы этого поля, то утрачивают возможность формировать будущее последующих поколений. Теодор Рузвельт действовал на абсолютной границе возможностей своего общества. Когда его не стало, американская внешняя политика вернулась к видению сияющего града на холме – не участвуя и уж тем более не доминируя в формировании геополитического равновесия. Тем не менее еще при жизни Рузвельту довелось увидеть, как Америка парадоксальным образом исполнила-таки в мировой политике главную роль – которую он для нее и предрекал. Но произошло это на основе тех принципов, которые Рузвельт осмеивал, и под руководством президента, которого Рузвельт презирал.

Одержавший победу на выборах 1912 года всего с 42 процентами голосов избирателей и всего лишь через два года после того, как он оставил ученый мир и появился на арене национальной политики, Вудро Вильсон превратил образ, который Америка в основном декларировала для себя, в программу действий применительно для всего мира. Для мира подобная концепция иногда служила источником вдохновения, порой от нее мир испытывал недоумение, но нельзя было не обращать внимания как на могущество Америки, так и на масштабы идеи Вильсона.

Когда США вступили в Первую мировую войну – конфликт, который породил процесс, уничтоживший систему государственного устройства Европы, – то совершили этот шаг не на основе геополитического видения Рузвельта, а под знаменем нравственного универсализма – невиданного в Европе со времен религиозных войн три столетия тому назад. Этот новый универсализм, выдвинутый президентом США, был направлен на унификацию системы управления, которая существовала только в странах Северной Атлантики, а в том виде, который был провозглашен Вильсоном, – только в Соединенных Штатах Америки. Воодушевленный историческим содержанием моральной миссии, возложенной на Америку, Вильсон заявил, что Америка вмешалась в войну не для того, чтобы восстановить соотношение сил в Европе, а для того, чтобы «сделать мир безопасным для демократии», другими словами, выстроить мировой порядок на основе совместимости внутренних институтов, являющихся отражением американского примера. Хотя такая концепция противоречила сложившимся в Европе традициям, лидеры европейских стран приняли ее как цену вступления Америки в войну.

Выдвигая свое видение мира, Вильсон осудил систему баланса сил, ради сохранения которой его новые союзники изначально и вступили в войну. Он отверг признанные дипломатические методы (порицая «тайную дипломатию»), приписывая им главный вклад в развязывание конфликта. Вместо них Вильсон сформулировал в ряде визионерских выступлений новую концепцию международного мира, основанного на традиционных американских предположениях и на новом настойчивом требовании в дальнейшем осуществлять их во всем мире и самым решительным образом. С тех пор эта идея, с незначительными вариациями, стала американской программой мирового порядка.

Как и многие американские лидеры до него, Вильсон утверждал, что Божьим произволением Соединенные Штаты созданы страной совсем иного рода. «Это как если бы, – заявил Вильсон в 1916 году перед выпускниками Вест-Пойнта, – Божественным Провидением континент сохраняли нетронутым, в ожидании, пока туда не явится и не создаст бескорыстное государство мирный народ, который любит свободу и права людей превыше всего прочего».

Под подобным утверждением с готовностью подписались бы едва ли не все предшественники Вильсона на президентском посту. Заявление Вильсона отличалось тем, что он был убежден: установить международный порядок, основанный на этих предложениях, возможно уже в обозримом будущем, даже во время его президентства. Джон Куинси Адамс превозносил особую американскую приверженность к самоуправлению и к «честной игре» на международной арене, однако предостерегал соотечественников от стремления навязывать эти добродетели другим странам за пределами Западного полушария, странам, которые не склонны их разделять. Вильсон же вел игру с более высокими ставками и добивался более актуальной цели. Великая война, заявил он конгрессу, будет «кульминацией и последней войной за свободу человека».

Когда Вильсон приносил президентскую присягу, он заявил, что стремится к тому, чтобы Америка оставалась нейтральной в международных делах, предлагая свои услуги в качестве незаинтересованного посредника и укрепляя систему международного арбитража ради предотвращения войны. Вновь заняв пост президента в 1913 году, Вудро Вильсон положил начало «новой дипломатии», поручив своему государственному секретарю Уильяму Дженнингсу Брайану провести переговоры о заключении ряда международных арбитражных соглашений. Благодаря усилиям Брайана в 1913 и 1914 годах было заключено более тридцати подобных договоров. В целом они предусматривали, что всякий в том или ином отношении неразрешимый спор должен быть вынесен на рассмотрение незаинтересованной комиссии; не следует прибегать к оружию, пока сторонам – участникам конфликта не будут представлены рекомендации комиссии. Должен быть установлен «период обдумывания» [104], в который дипломатические решения смогут взять верх над националистическими страстями. Нет исторических свидетельств, что подобные соглашения когда-либо были применены на деле при разрешении какого-либо конкретного вопроса. К июлю 1914 года Европа, как и большая часть остального мира, находилась на пороге войны.

Когда в 1917 году Вильсон заявил, что вопиющие акты насилия со стороны одной из стран-участниц, а именно Германии, вынуждают Соединенные Штаты Америки вступить в войну в «ассоциации» с воюющими государствами другой стороны (Вильсон не пожелал использовать слова «союз» или «альянс»), то решил уточнить, что Америка преследует отнюдь не корыстные цели, а направленные на всеобщее благо:

«У нас нет никаких эгоистических целей. Мы не стремимся ни к завоеваниям, ни к господству. Мы не ищем ни прибыли для себя, ни материальной компенсации за жертвы, которые добровольно принесем. Мы хотим защитить права человечества».