Дэвид Дойч - Структура реальности. Наука параллельных вселенных

Криптоиндуктивист: Разве я не могу сказать то же самое о вашей теории? Ваша теория отличается от моей лишь той же самой незначительной модификацией, но в обратном направлении. Вы считаете, что я должен объяснить свою модификацию. Но почему мы находимся в неравном положении?

Дэвид: Потому что ваша теория, в отличие от моей, не дает объяснений своим предсказаниям.

Криптоиндуктивист: Но если бы мою теорию предложили первой, оказалось бы, что эта ваша теория содержит необъясненную модификацию, и именно вашу теорию «отвергли бы по совокупности критериев».

Дэвид: А это просто неправда. Любой рационально мыслящий человек, который сравнивал бы вашу теорию с общепринятой, даже если бы ваша была предложена первой, немедленно отказался бы от вашей теории в пользу общепринятой. Ибо тот факт, что ваша теория – это необъясненная модификация другой теории, проявляется в самой ее формулировке.

Криптоиндуктивист: Вы имеете в виду, что моя теория представлена в форме «такая-то теория универсально справедлива, за исключением такой-то ситуации», но я не объясняю, почему такое исключение должно существовать?

Дэвид: Вот именно.

Криптоиндуктивист: Ага! Я думаю, что могу доказать, что здесь вы ошибаетесь (с помощью философа Нельсона Гудмена [27]). Рассмотрим вариант нашего естественного языка, в котором нет глагола «падать». Вместо этого есть глагол «эпадать», который означает «падать» всегда, кроме того случая, когда его применяют по отношению к вам, в этом случае он значит «парить». Подобным образом «эпарить» значит «парить» всегда, кроме того случая, когда его применяют по отношению к вам, тогда он означает «падать». На этом новом языке я мог бы выразить свою теорию как немодифицированное утверждение, что «все объекты эпадают, когда теряют опору». Но тогда общепринятая теория (которая обычном языке звучит как «все объекты падают, когда теряют опору») на новом языке должна быть модифицирована: «Все объекты эпадают, когда теряют опору, кроме Дэвида, который эпарит ». Таким образом, то, какая из этих двух теорий модифицирована, зависит от языка, на котором они выражены, не так ли?

Дэвид: По форме, так. Но это тривиально. По сути , ваша теория содержит необъясненное утверждение, которое модифицирует общепринятую теорию. Общепринятая теория – это, по сути , ваша теория, лишенная необъясненной модификации. Как ни крути, это объективный факт, который не зависит от языка.

Криптоиндуктивист: Не понимаю почему. Вы сами воспользовались формой моей теории, чтобы указать на «излишнюю модификацию». Вы сказали, что она «проявляется» в виде дополнительного условия в самой формулировке теории – на нашем обычном языке. Но после перевода теории на мой язык модификация не проявляется; напротив, явная модификация появляется в самой формулировке общепринятой теории.

Дэвид: Это так. Но не все языки равны. Языки являются теориями. В своем словарном запасе и грамматике они содержат значимые суждения о мире. Всякий раз, когда мы формулируем теорию, лишь небольшая часть ее содержания выражается явно: остальное передает язык. Как и все теории, языки изобретаются и подвергаются отбору по их способности решать определенные проблемы. В данном случае проблемы состоят в выражении других теорий в формах, в которых их удобно применять, сравнивать и критиковать. Один из важнейших способов, с помощью которого языки решают такие проблемы, – это неявное воплощение теорий, которые непротиворечивы и принимаются как нечто само собой разумеющееся, при одновременном лаконичном и ясном выражении того, что нужно сформулировать и аргументировать.

Криптоиндуктивист: Это я принимаю.

Дэвид: Поэтому не случайно то, что язык реализует концептуальную основу с помощью одного набора идей, а не другого. Он отражает текущее состояние проблемной ситуации говорящего. Именно поэтому форма вашей теории на естественном языке – это хорошее указание на ее статус по отношению к текущей проблемной ситуации – решает ли она задачи или усложняет их. Но меня не устраивает не форма вашей теории. Мне не нравится ее суть. Меня не устраивает то, что ваша теория ничего не решает, а только усложняет проблемную ситуацию. Этот недостаток явно проявляется при выражении теории на естественном языке и неявно при ее выражении на вашем языке. Но от этого он не становится менее серьезным. С тем же успехом я мог бы выразить свое недовольство на обыденном языке, на научном жаргоне, на предложенном вами языке или на любом языке, способном выразить нашу с вами беседу. (Поппер, кстати, считает, что всегда следует стремиться вести беседу, используя терминологию оппонента.)

Криптоиндуктивист: Возможно, в этом есть смысл. Но не могли бы вы уточнить, каким образом моя теория усложняет проблемную ситуацию и почему это должно быть очевидно даже человеку, для которого мой гипотетический язык является родным?

Дэвид: Ваша теория утверждает, что существует физическая аномалия, которой нет в соответствии с общепринятой теорией. Аномалией является мой предполагаемый иммунитет к притяжению. Безусловно, вы можете изобрести язык, который выражает эту аномалию неявно, так что в утверждениях вашей теории гравитации вам не придется ссылаться на нее явно. Но ссылаться на нее вам придется. Роза пахнет розой, хоть розой назови ее, хоть нет [28]. Допустим, что придуманный вами язык – ваш родной язык, да пусть даже родной язык всех людей, и все они верят, что придуманная вами теория гравитации истинна. Допустим, что все мы считаем ее доказанной и настолько естественной, что используем одно и то же слово «эпадать» для описания того, что произошло бы с вами или со мной, если бы мы спрыгнули с башни. Ничто из сказанного ни в малейшей степени не меняет очевидную разницу между моей реакцией на притяжение и реакцией на него любого другого человека. Если бы вы спрыгнули с башни, падая вниз, вы, возможно, позавидовали бы мне. Вы могли бы подумать: «Если бы я только мог реагировать на притяжение так же, как Дэвид, а не так, как реагирую я, абсолютно по-другому!»

Криптоиндуктивист: Это правда. Только из-за того, что одно и то же слово «эпадение» описывает как вашу реакцию на притяжение, так и мою, я бы не подумал, что действительная реакция будет одинаковой. И наоборот, свободно говоря на этом предполагаемом языке, я бы очень хорошо знал, что «эпадение» физически будет разным для меня и для вас, так же как человек, говорящий на нашем обычном языке, знает, что слово «напиться» означает совершенно разные вещи в отношении человека, который испытывал жажду, и для пьяницы. Я бы не подумал, что «если это случится с Дэвидом, он будет эпадать так же, как я». Я бы подумал: «Если бы это произошло с Дэвидом, он бы эпадал и остался в живых, а если я эпадаю, то я погибаю».