Анджела Стент - Почему Америка и Россия не слышат друг друга? Взгляд Вашингтона на новейшую историю российско-американских отношений

До избрания Обамы взгляды Медведева на США ничем не отличались от взглядов Путина. Но в 2009 году характер высказываний Медведева изменился, он стал отзываться о Соединенных Штатах и президенте Обаме более благожелательно {604}. Две причины побуждали Россию смягчить свою политику в отношении США – перемены в американской политике и глобальный финансовый кризис 2008 года. И дело не только в том, что кризис ударил по России больнее, чем первоначально рассчитывали в Москве, но и в том, что и правительство, и российский бизнес ясно осознали, насколько нуждаются в западном капитале и западных технологиях, чтобы пережить кризис и преодолеть его последствия.

Нераспространение ядерного оружия и контроль над вооружениями, в том числе приверженность идее глобального нуля [58], составили основу внешнеполитических приоритетов Обамы. Подписание нового договора по контролю над вооружениями числилось и в списке приоритетов Москвы, отчасти по той причине, что сокращение ядерных вооружений позволило бы высвободить часть экономических ресурсов и задействовать их в других проектах. Не менее важным был тот факт, что сами переговоры с США по контролю над вооружениями способствовали повышению международного престижа России; к тому же это была одна из немногих областей, где США и Россия как две ядерные сверхдержавы взаимодействовали друг с другом на равных. Если администрация Буша пренебрежительно относилась к соглашениям типа СНВ, почитая их за пережитки холодной войны, то администрация Обамы, напротив, находила их важными. На момент, когда Обама пришел в Белый дом, сроки действия договоров по СНП и СНВ подходили к концу: Договор о сокращении стратегических наступательных потенциалов (СНП) 2002 года истекал в декабре 2012 года, а заключенный в 1991 году Договор о стратегических наступательных вооружениях – в декабре 2009 года. В 2008 году администрации Буша не удалось договориться с Россией об условиях договора, заменяющего СНВ-1.

Даже притом что Москва и Вашингтон достигли согласия по условиям нового договора по СНВ и обе стороны признали, что он отвечает их взаимным интересам, восемь раундов переговоров проходили весьма тяжело. С американской стороны их возглавила Роуз Гёттемюллер, многоопытная в вопросах контроля над вооружениями сотрудница Госдепартамента, сыгравшая в начале 1990-х годов не последнюю роль в переговорах по денуклеаризации Украины и Казахстана; российской группой руководил еще один ветеран переговорного процесса – Анатолий Антонов. Как вспоминает Гёттемюллер, «порой меня посещали сомнения, что мы справимся с этим делом» {605}. Пока она вела переговоры по рамочной части договора, председатель объединенного комитета начальников штабов адмирал Майк Маллен и его российский контрагент генерал Николай Макаров утрясали технические детали договора {606}. Главным препятствием для переговоров служили настойчивые требования России привязать новый договор по СНВ к решению по американской программе ПРО. В декабре 2009 года, когда переговоры вступили в заключительную фазу, Путин выступил с жесткой речью во Владивостоке, предупредив, что если на программу ПРО не будут наложены ограничения, Россия не станет подписывать договор по СНВ. «Проблема в том, – пояснил Путин, – что наши американские партнеры создают себе противоракетный щит, а мы – нет» {607}(правда, он почему-то промолчал о том, что вокруг Москвы действует система ПРО по перехвату баллистических ракет). Под конец дело пошло так туго, что только напряженный полуторачасовой телефонный разговор между Медведевым и Обамой позволил в последний момент окончательно согласовать детали договора и убедить Москву пойти на попятный {608}. «Про договор СНВ-3 часто говорили, что этот плод висит низко и готов сам упасть в руки. А на деле мы были близки к тому, чтобы так и не сорвать его», – объяснял высокопоставленный чиновник администрации {609}. Представители американской стороны понимали, что у Медведева имеются разногласия с Путиным по поводу нового СНВ, но полагали, что именно Путин в конечном счете подключился к делу и убедил скептиков в подчиненном ему Министерстве обороны РФ все же поддержать договор.

В апреле 2010 года новый договор между Российской Федерацией и США о мерах по дальнейшему сокращению и ограничению стратегических наступательных вооружений – СНВ-3 – был подписан в Праге президентами США и России. Это стало самым крупным за жизнь целого поколения соглашением по ядерным вооружениям и первым – а вероятно, что и главным, – достижением перезагрузки. В высших кругах российской власти подписание договора было встречено почти с единодушным одобрением. Медведев отметил, что этот договор «в полной мере выдерживает баланс интересов России и США» и что американо-российские отношения теперь поднялись «на более высокий уровень» {610}.

Cтороны согласились, что число развернутых боеголовок следует ограничить 1550 единицами (прежде верхний предел составлял 2200 единиц), количество развернутых стратегических средств доставки ядерных боезарядов ограничивалось 700 единицами, а количество развернутых и неразвернутых пусковых установок – 800 единицами. Предусматривается, что нижний предел по этим показателям будет достигнут к февралю 2018 года. В договоре предусмотрены также меры взаимного контроля его исполнения, в том числе обмен данными, уведомления и инспекции на местах, чтобы своевременно выявлять значимые нарушения договора {611}. СНВ-3 принес немало выгод национальной безопасности США. Он гарантировал ограничение российских стратегических ядерных сил, предоставляя США больше свободы действий в развитии и развертывании собственных средств ядерного сдерживания. Меры контроля за исполнением договора также обеспечили больше прозрачности в отношениях двух стран.

В Соединенных Штатах новый договор натолкнулся на упорное противодействие группы несговорчивых конгрессменов. Процесс ратификации договора пришелся на 2010 год, совпав по времени с промежуточными выборами в Конгресс, и потому растянулся на месяцы и продвигался с огромным скрипом. Чиновник администрации признавался: непонятно, что было труднее – договориться с российской стороной или найти общий язык с республиканцами в Конгрессе. Кончилось тем, что Сенат принял постановление, требующее от администрации Обамы увеличить военные расходы, чтобы процесс разработки систем ПРО и модернизации ядерных вооружений продолжался и после вступления в силу СНВ-3 {612}.

Российские официальные лица восприняли СНВ-3 как подтверждение их правоты: двусторонние переговоры по контролю над вооружениями очень важны, а администрация Буша, мол, всегда их принижала. Несмотря на провал попыток связать подписание СНВ-3 с американской программой по ПРО, российская сторона считала, что договор укрепляет притязания России на статус великой державы. Более того, договор СНВ-3 был выгоден и в экономическом плане, поскольку позволял России сократить стратегический ядерный потенциал и вместе с тем сохранить его на значимом уровне, не подрывая своих позиций крупной ядерной державы. Это первое достижение инициированной Обамой перезагрузки выставлялось как успех российской дипломатии. Как высказался по этому поводу замминистра обороны России Анатолий Антонов [59], «этот договор – “золотой стандарт” в решении проблем стратегической стабильности» {613}.