Людвиг Стомма - Переоцененные события истории. Книга исторических заблуждений

Теперь Чингисхану не страшны были стены великолепного Хорезма. Один за другим ему покорились Отар, Самарканд, Бухара, Кабул, Герат… В последующие годы войска великого завоевателя дошли до Грузии, Крыма и русских земель, вплоть до Киева. Его смерть 18 августа 1227 г. не положила конец монгольской экспансии. Дело отца продолжили сыновья. Хулагу завладел всей Персией, Багдадом и землями на территории современной Турции до самой Анкары. Угэдэй, его сын Гуюк и внук Мунке установили во всем Китае и Тибете правление монгольской династии Юань, которая просуществовала до 1368 г. Нам, полякам, ближе всех Чингисханов внук хан Батый, который двинулся с войсками на запад, покорил Южную Русь и бросил часть своих войск под командованием Джучи на польские земли. По монгольским меркам это не был очень большой отряд: максимум 10 000 всадников. Однако этих сил хватило, чтобы овладеть Сандомиром (предположительно 13 февраля 1241), разбить дружину краковского воеводы Влодзимежа, спалить Краков и добраться до Силезии. Здесь, под Легницем 8 или 9 апреля путь монгольским ордам преградил князь Генрих II Набожный вместе с силезским, великопольским и тевтонским рыцарством при поддержке вооруженных крестьян и горняков из золотоносных шахт Злоторыи. Длугош красочно описывает произошедшее кровопролитное сражение, исход которого, по его словам, достаточно долго был неясен, а также приводит ряд случаев беспримерного героизма христианских рыцарей. Другие источники куда более лаконичны, и из них следует, что азиаты довольно быстро овладели полем боя. Так или иначе, второразрядный монгольский отряд разгромил в пух и прах отборное европейское рыцарство в количестве, какое удалось собрать только «сильнейшему польскому князю». Одержав победу, татары разбили лагерь в окрестностях Отмухова, откуда спустя две недели двинулись на юг на соединение с отходящими из Венгрии главными силами. Что стало причиной этого? Историки довольно единодушны во мнении: дело тут в смерти в далеком Китае Угэдэя, что вызвало внутримонгольские династические споры, живо интересовавшие Батыя. Не подвергая ни малейшему сомнению данное объяснение, хотелось бы обратить внимание и на другой аспект. Дальний Восток и Европу, особенно Восточную, разделяла тогда и еще очень долгое время будет разделять настоящая цивилизационная пропасть. Багдад, к примеру, завоеванный Хулагу, «был спроектирован, – по словам Джона Мана, – как идеальный круг с тройными оборонными валами под защитой 360 башен. Круглый город, как его называли, словно магнитом притягивал купцов, ученых и художников из таких дальних мест, как Испания или Северная Индия и постепенно становился одним из крупнейших городов, сравнимых по богатству с Константинополем, который в ту пору достигал размеров Парижа в конце XIX в. К городским набережным причаливали корабли с фарфором из Китая, мускусом и слоновой костью из Восточной Африки, специями и жемчугом из Малайзии, невольниками, русским воском и мехами. […] Бухара с населением в 300 000 человек соперничала с Багдадом. Библиотека тамошнего правителя насчитывала 45 000 томов и имела отдельные залы по отраслям знаний…». Нишапур, Ортар, Герат и китайские города поражали своей архитектурой и купались в золоте. Монголы же были, прежде всего, народом грабителей. Витольд Родзиньский отмечает в своей «Истории Китая»: «О Чингисхане написано немало помпезной ерунды, прославляющей его мнимое величие. Однако его собственные слова лучше всего свидетельствуют о его личности. Однажды он спросил своих генералов, в чем, по их мнению, состоит настоящее счастье. Ни один из полученных ответов ему не понравился, и он дал свой: „Счастье – победить своих врагов, гнать их перед собой, отобрать их имущество, наслаждаться их отчаянием, насиловать их жен и дочерей”». Автопортрет, не нуждающийся в комментариях. Родзиньский, конечно, здорово перегнул палку. Да и цитата из Чингисхана – явный апокриф. Но это не меняет того факта, что и в самом деле монголо-татары не стремились к созданию стабильных государственных структур, к инвестированию в построение нового. Их целью было немедленное обогащение при помощи грабежа. Даже в Китае, где, казалось бы, монголы вросли в местное общество, «их правление не только препятствовало экономическому росту, но и стало причиной регресса». Поскольку и здесь давала себя знать грабительская логика сиюминутного обогащения, основанная на традиции кочевников. Отсюда вопрос: чего монголам искать на землях убогой по сравнению с Азией Восточной Европы? Даже угонять население в рабство смысла не было, учитывая естественную убыль при преодолении расстояний в тысячи километров, а из выживших работники были бы все равно никудышные. Таким образом, логично предположить, что кроме внутренних разборок на отступление монголо-татарского войска повлияло и общее разочарование. Восточная Европа не оправдала их надежд. Точно так же позднее, когда Золотая Орда утратила возможность экспансии на восток, ее походы в западном направлении будут носить характер систематических грабежей без малейших попыток окончательно подчинить себе местное население. С некоторым упрощением можно сказать то же самое и о гораздо более богатых, но уже истощенных землях. Во второй половине XIII в. монгольская империя занимала три четверти континентальной Азии – без Индокитая, Индии, Аравии и сибирской тундры. Однако уже в начале XIV в. кочевая империя потеряла Персию, в середине того же столетия – Хорезм, в 1365 г. – Китай… А ведь нельзя сказать, что в этот период монголы утратили свою прежнюю военную мощь и численное превосходство. Кроме того, начался очевидный процесс своеобразного возвращения в исходную точку, за исключением истории причерноморских и прикаспийских ханств.

Резкое прекращение этого процесса наступило с появлением на монгольской исторической сцене нового великого завоевателя – Тимура Хромого. Тамерланом назвал его Кристофер Марло в пьесе «Тамерлан Великий» (1590), и это прозвище, образованное из соединения Тимур и «Lang» (по-персидски «хромой»), прижилось в европейской традиции. Родившийся 9 апреля 1336 г. в Ходжа-Илгар на окраине города Шахрисабз (в совр. Узбекистане) Тимур, сын Тарагая, был баруласом. Таким образом, он принадлежал к знатному роду монголов, происходивших от Чингисхана, которые после завоевания им и его сыновьями Центральной Азии стали говорить по-тюркски и приняли ислам. После смерти Чингисхана минуло чуть более ста лет; и раз никто не ставил под сомнение такую генеалогию, то можно условно с ней согласиться. И все-таки изначально три вещи отличали Тимура от его знаменитого предка.

Во-первых, Чингисхан исповедовал некую неоформленную и не имеющую постоянных мест отправления культа языческую религию. В частности, известно, что он приносил в жертву лошадей языческому божеству Тенгри. А Тимур был мусульманином. В личном плане – равно как и его окружение – он относился к требованиям этой религии достаточно свободно: пил вино, не совершал обязательных намазов, не постился в Рамадан, позволял женщинам не соблюдать предписанных правил в одежде, никогда не собирался совершить паломничества в Мекку… Однако все это не помешало ему сделать ислам своей идеологической программой, а кроме того, Тимур впитал материальную культуру ислама от архитектуры и декоративного искусства до литературы.