Дэвид Дойч - Начало бесконечности. Объяснения, которые меняют мир

ХЕРЕФОНТ: Я все равно не понимаю, в чем конкретно состоит угроза.

СОКРАТ: Что ж, допустим, в будущем оба города должны продолжить процветать вместе со своими главенствующими интересами. Спартанцы останутся в том же положении, что и сейчас. Но нам-то, афинянам, из-за нашего благосостояния и различных достижений уже завидуют другие греки. Что случится, если мы будем развиваться и дальше и начнем затмевать всех и во всем в мире ? Спартанцы редко путешествуют, редко пересекаются с чужестранцами, но они не могут оставаться в полном неведении относительно достижений, которые случаются где-то еще. Даже военные походы дают им какое-то представление о том, как живут в других городах, более богатых и свободных, чем Спарта. Однажды какие-нибудь спартанские юнцы приедут в Дельфы и обнаружат, что «приемы» и навыки в борьбе лучше не у них, а у афинян. А что если через одно или два поколения афинские воины научатся и более удачным «приемам» ведения боя ?

ПЛАТОН: Но даже если и так, Сократ, спартанцы-то об этом не знают! Так почему им бояться этого?

СОКРАТ: Для этого не нужно обладать даром предвидения. Не думаешь ли ты, что спартанский гонец, добравшись до Афин, не замрет от восторга, как все остальные, при виде того, что стоит у нас на Акрополе [74]? И сколько бы он ни ворчал (возможно, справедливо) по поводу нашего высокомерия и безответственности, думаешь, на обратном пути он не будет размышлять о том, что никто никогда не сможет и не будет подобным образом восхищаться своим городом? Не думаешь ли ты, что в этот самый момент спартанских старейшин не волнует растущая слава демократии во многих городах, включая некоторые союзные?

Кстати, нам самим следует относиться к демократии с не меньшей осторожностью, чем, я думаю, спартанцы относятся к жажде крови и ярости в бою, ибо, по сути, она не менее опасна. Наша демократия нужна нам так же сильно, как спартанцам их военная подготовка. И так же, как они обуздывали разрушительную силу жажды крови через традиции дисциплины и осмотрительности, мы обуздывали разрушительную силу демократии через традиции добродетели, терпимости и свободы. Без этих традиций нам не удержать нашего дикого зверя, не удержать его подле себя, а спартанцы без своих традиций не смогут помешать своему зверю поглотить их вместе со всеми, кто попадется ему на пути. Мы с тем же успехом могли бы поставить статую демократии на цепи как символ всенепременного защитника нашего города.

ПЛАТОН пишет: «Демократия – дикий зверь, его нужно держать на цепи».

СОКРАТ: Спартанцы – и многие другие, кто нас не понимает, – должны также каждый день спрашивать себя: а как же мы, афиняне, сможем выстоять против них в том единственном в мире деле, в котором они лучшие, а именно в ведении войны. И это несмотря на одновременное с этим наше более чем когда-либо сильное превосходство в философии, поэзии, драме, математике, архитектуре и всех тех областях человеческой деятельности, на которые спартанцы редко, если вообще, обращают внимание.

ПЛАТОН пишет: «Спартанцы – лучшие в военном деле, а в остальном – полные профаны».

СОКРАТ: Им не нужно знать обоснования, когда они видят факт. Но обоснование в том, что мы можем совершенствоваться, потому что постоянно стремимся к этому; они же едва ли что-то улучшают в своей жизни, потому что стараются этого не делать! И это ахиллесова пята Спарты.

ПЛАТОН пишет: «Ахиллесова пята спартанцев в том, что они ничего не совершенствуют».

То есть им не хватает только философов . С философами они будут непобедимы!

СОКРАТ [ посмеиваясь ]: В некотором роде, да, Аристокл, Но…

ПЛАТОН пишет: «Сократ говорит, что, будь в Спарте философы, она была бы непобедима».

ХЕРЕФОНТ [ взволнованно ]: Тогда может нам не следует обсуждать все это на постоялом дворе? Вдруг кто-нибудь подслушает и расскажет им?

ПЛАТОН пишет: «Себе на заметку: не рассказывать ничего спартанцам!»

СОКРАТ: Не волнуйся, друг мой. Если бы спартанцы в принципе были способны дойти до этого «тайного» знания, они бы давно уже воплотили его в жизнь и войны между нашими городами не было бы. Если бы какой-нибудь отдельно взятый спартанец попытался выступить за новые философские идеи, его вскоре обвинили бы в ереси или еще каких преступлениях.

ПЛАТОН: Если только…

СОКРАТ: Если только что?

ПЛАТОН: Если только тот, кто возьмется за философию, не окажется царем.

СОКРАТ: Ты мог бы и сам отыскать логическую дыру, Аристокл. Теоретически ты прав, но в Спарте даже царям не дозволено проводить какие-либо существенные перемены. Если бы такой смельчак и нашелся, эфоры свергли бы его.

ПЛАТОН: Что ж, у них два царя [75], пять эфоров и двадцать восемь сенаторов. Рассуждая математически, получим, что если бы философией занялись всего пятнадцать сенаторов, три эфора и один царь…

СОКРАТ [ смеется ]: Ладно, Аристокл, сдаюсь. Если бы правители Спарты переняли нашу философскую манеру, а затем серьезно вознамерились бы взяться за критику и реформирование своих традиций…

ПЛАТОН [ немного растерян, пишет: «Теорема. Царь-философ – то же самое, что философ-царь. Что будет, если философ станет царем?» ]: Или, может, скорее к власти пришел бы один благожелательный царь…

СОКРАТ: Как бы то ни было, если им удалось бы провести такие реформы, то их город и правда мог бы стать поистине великим. Но об этом даже мечтать не стоит.

ПЛАТОН пишет: «Сократ говорит, что город с царем-философом был бы поистине великим» ]: Нет, я и не мечтаю. Но, а вообще, как учить царей философии, Сократ? [ Пишет: «Заключается ли роль философов в том, чтобы обучать царей?» ]

СОКРАТ: Не уверен, что философия – первое, чему следует учить правителя. Нужно, чтобы было, о чем философствовать. Он должен знать историю, литературу, арифметику и, возможно, прежде всего он должен быть знаком с глубочайшим из наших знаний, а именно геометрией.

ПЛАТОН пишет: «Несведущему в геометрии входа нет!»

ХЕРЕФОНТ: А я сужу о городе по тому, как в нем относятся к своим философам .

СОКРАТ [ с улыбкой ]: Отличный критерий, Херефонт, я с ним даже спорить не буду! Кстати, Аристокл, я вовсе не скромен. И чтобы доказать это, я скажу, что Гермес убедил меня, что я на самом деле мудр, по крайней мере в одном отношении, которое он особенно ценит, а именно в том, что мне известно, что обоснованное убеждение невозможно, равно как бесполезно и нежелательно.

ПЛАТОН [ пишет: «Сократ – мудрейший человек в мире, потому что только он знает, что ничего не знает, ведь настоящее знание невозможно!» ]: Постой! Обоснованное убеждение невозможно? Точно? Ты уверен?