Алан Вейсман - Земля без людей

«Каждый год, – замечает Энрик Сала, наблюдая за ними в свете прожектора с борта «Уайт Холли», – люди убивают 100 миллионов акул, в то время как акулы атакуют не более 15 людей. Это непохоже на честный бой».

Энрик Сала стоит на берегу атолла Пальмира, ожидая приземления небольшого турбовинтового самолета на взлетно-посадочную полосу, построенную во времена, когда мир официально находился в состоянии войны, чтобы забрать участников экспедиции обратно в Гонолулу – это трехчасовой перелет. Оттуда они разъедутся по миру и увезут с собой данные. Их следующая встреча будет электронной, а затем на страницах совместных работ, проверенных друг за другом.

Светло-зеленая лагуна Пальмиры чиста и прозрачна, ее тропическое великолепие терпеливо стирает осыпавшиеся бетонные блоки, в которых теперь гнездятся темные крачки. Самая высокая местная постройка, бывшая антенна радара, наполовину проржавела; через несколько лет она полностью исчезнет среди кокосовых пальм и миндальных деревьев. А если вместе с ее падением закончится и вся человеческая деятельность, Сала полагает, что быстрее, чем мы ожидаем, рифы северных островов Лайн станут столь же сложными, какими были последние несколько тысяч лет, пока их не открыли люди с сетями и рыболовными крючками. (И крысами: возможно, живущим на борту, самовосполняющимся запасом пищи полинезийских моряков, осмелившихся пересечь этот бесконечный океан, имея лишь каноэ и храбрость.)

«Даже с учетом глобального потепления я думаю, что рифы восстановятся за двести лет. Кое-где. В некоторых местах множество крупных хищников. Другие будут покрыты водорослями. Но со временем морские ежи вернутся. И рыба. А затем и кораллы».

Даже акулы несут на себе следы человеческого вмешательства.

Его густые брови поднимаются все выше, чтобы представить все это. «Если через 500 лет вернется человек, он придет в ужас от одной мысли о прыжке в океан – так много пастей будут его дожидаться».

Джереми Джексону за шестьдесят, он был самым старшим экологическим политиком данной экспедиции. Однако большинству других участников, в том числе Энрику Сала, чуть за тридцать, а некоторые вообще еще только аспиранты. Они из того поколения биологов и зоологов, кто все чаще добавляет к своим званиям слова «охрана окружающей среды». Неизбежно их исследования включают созданий, затронутых или просто покалеченных нынешним хищником, возглавляющим общемировую пирамиду, их собственным видом. Если в течение 50 лет ничего не изменится, они знают, что коралловые рифы будут выглядеть совсем иначе. Все ученые и реалисты при одном только взгляде на процветание обитателей рифа Кингмен, живущих в выработанном ими природном балансе, укрепляются в своем решении восстановить это равновесие – с человеком, которому останется лишь восхищаться.

Кокосовый краб, самое крупное сухопутное беспозвоночное, ковыляет мимо. Вспышки чистого белого среди листьев миндаля над головой – новое оперение птенцов прекрасных крачек. Снимая солнечные очки, Сала качает головой.

«Я восхищаюсь, – говорит он, – способностью жизни цепляться за что угодно. Имея возможность, она проникает повсюду. Такие созидающие и вроде бы умные виды, как наш, должны найти способ достигнуть баланса. Конечно, нам многому нужно научиться. Но я не ставлю на нас крест». У его ног тысячи крохотных дрожащих ракушек шевелятся под крабами-отшельниками. «Даже если нет: если планета сумела восстановиться после пермского периода, сможет и после человеческого».

С людьми или нет, но последнее вымирание видов закончится. Какой бы отрезвляющей ни была текущая последовательная потеря видов, это не еще один пермский период и тем более не вредоносный астероид. И все еще есть море, осажденное, но бесконечно созидающее. И пусть ему потребуется 100 тысяч лет на поглощение всего того углерода, который мы выкопали из Земли и отправили в воздух, оно превратит его обратно в раковины, кораллы и кто знает, во что еще. «На уровне генов, – отмечает микробиолог Форест Ровер, – отличие между кораллами и нами незначительно. Это сильное молекулярное подтверждение нашего происхождения из одного и того же источника».

Совсем недавно по меркам исторического времени вокруг рифов роились 350-килограммовые луцианы, треску из моря можно было черпать корзинами, а устрицы пропускали через себя всю воду Чесапикского залива каждые три дня. Берега планеты кишели миллионами морских коров, котиков и моржей. А потом всего лишь за пару столетий коралловые рифы были сровнены, растительный слой морского дна вычищен подчистую, в месте впадения Миссисипи образовалась мертвая зона размером с Нью-Джерси, и мировые запасы трески серьезно сократились.

Но несмотря на механизированный излишний отлов спутниковые устройства слежения за движением рыбы, сброс нитратов и продолжающееся избиение морских млекопитающих, океан все еще больше нас. И поскольку доисторический человек не мог на них охотиться, это еще одно место на Земле, где, помимо Африки, крупные создания избегли межконтинентального вымирания мегафауны. «Численность подавляющего большинства морских видов сильно подорвана, – говорит Джереми Джексон, – но они все еще существуют. Если люди действительно уйдут, большая часть сумеет восстановиться». Даже, добавляет он, если глобальное потепление или ультрафиолетовое излучение выбелит до смерти Кингмен и австралийский Большой барьерный риф, «им всего лишь 7000 лет. Все эти рифы раз за разом разрушались ледниковыми периодами, и им приходилось формироваться заново. Если Земля продолжит становиться теплее, новые рифы появятся севернее и южнее. Мир всегда менялся. Это не постоянное место».

В полутора сотнях километров к северо-западу от Пальмиры следующая видимая окруженная морской синью клякса земли – поднявшийся из тихоокеанских глубин атолл Джонстона. Как и Пальмира, когда-то он был авиабазой ВМС США, но в 1950-х превратился в место испытаний баллистических ракет Тор. Здесь были взорваны двенадцать термоядерных боеголовок; и еще одна неисправная рассыпала остатки плутония по острову. Позже, когда тонны зараженной радиацией почвы, кораллов и плутония были «списаны в запас» на свалку, Джонстон стал местом уничтожения химического оружия, последовавшего за окончанием холодной войны.

До закрытия завода в 2004 году здесь сжигали нервнопаралитический газ зарин из России и Восточной Германии, а также Агент-Оранж, полихлорбифенилы, полициклические ароматические углеводороды и диоксины из США. Площадью чуть меньше 3 квадратных километров, атолл Джонстона представляет собой одновременно морской Чернобыль и Арсенал Роки-Маунтин – и, как и в случае последнего, теперь он превращен в национальный заповедник США.