Коллектив авторов - Дизайн детства. Игрушки и материальная культура детства с 1700 года до наших дней

Две последние статьи третьей части рассматривают игрушки как инструменты политической индоктринации при различных коммунистических режимах. Мари Гаспер-Халват анализирует искусствоведческие и этнографические исследования традиционной народной игрушки в раннесоветские годы и рассматривает ее в контексте инфантилизации русского крестьянства большевиками, которые представляли крестьян отсталыми детьми, нуждающимися в просвещении. Этим игрушкам, имевшим практическое применение, уделялось значительно больше внимания, чем другим, «высоким» художественным формам. Автор приходит к выводу, что увлечение простыми крестьянскими игрушками в первые годы существования Советского Союза связано с ностальгией по утопическому общинному прошлому и общим русским корням. Последний текст сборника, «„Правильная“ игрушка. Поиски новой китайской игрушки в 1910–1960-е годы» Валентины Боретти, дает представление о двух конкурирующих взглядах на дизайн и производство игрушек при республиканском и коммунистическом правлении в Китае. В каждом случае игрушки были призваны формировать «новых детей». В своем исследовании Боретти обнаруживает, что на протяжении всей истории каждой из двух национальных парадигм игрушечного дизайна почти невозможно уловить новизну и какую-либо собственно китайскую черту «правильных», по мнению каждой идеологии, игрушек. Исследовательница считает, что оба режима в основном упаковывали старые игрушки в новые обертки.

В общей сложности все статьи сборника стремятся создать поле для диалога различных научных дисциплин, занимающихся игрушками, и продемонстрировать, что теоретические интерпретации историков, искусствоведов, историков дизайна и исследователей детства могут пополниться внешними данными и методами из внешних источников, далеких от этих дисциплин. Будучи осязаемыми артефактами мимолетной, но культурно обусловленной жизненной фазы, игрушки выступают противоречивыми историческими документами. Все знают, что их трудно интерпретировать и связывать с реальным опытом и ментальным миром тех, кому они предназначались. И все же мы надеемся, что в дальнейшем междисциплинарные исследования продолжат изучение материальной культуры детей за пределами западного мира.

Успешная детская писательница Мария Эджуорт (1768–1849) и ее отец Ричард (1744–1817) в совместном трактате о воспитании, написанном в 1798 году, утверждали, что «ложные ассоциации, рано повлиявшие на воображение… ведут к неистовым страстям и порокам» 79 79 Edgeworth M., Edgeworth R. Practical Education. N. Y.: Self, Brown, 1801. Vol. II. P. 298. . Эджуорты полагали: чтобы сознание ребенка не подверглось деструктивным страстям, его нужно заботливо формировать и направлять. При этом под детскими «страстями» подразумевались не просто эмоции. Речь шла о психосоматических переживаниях, которые разум способен преодолеть 80 80 Yallop H. Age and Identity in Eighteenth-Century England. L.: Routledge, 2016. P. 19. . Общество XVIII века почувствовало, что его сразила новая страсть: мир новых товаров, который завлекал и заманивал покупателей среднего класса, особенно женщин 81 81 Kowaleski-Wallace E. Consuming Subjects: Women, Shopping and Business in the Eighteenth Century. Chichester: Columbia University Press, 1997. P. 73–98; Smith K. Sensing Design and Workmanship: The Haptic Skills of Shoppers in Eighteenth-Century London // Journal of Design History. 2012. No. 25. P. 1–10. . Женщины, наравне с детьми, считались экономически неграмотными, способными забыть о рациональном потреблении и прельститься миром чувственных материальных наслаждений. Именно поэтому педагогические тексты и дидактические методики сосредоточились на том, чтобы направить и научить детей сопротивляться тяге к покупкам. Главными качествами, необходимыми ребенку, который должен сам регулировать свое потребление, были названы финансовая грамотность и умение разбираться в мире вещей. Именно эти качества прививались детям через отношение к игрушкам и играм.

Центральное место в воспитании ребенка-потребителя заняла игра. Именно внимание к игре в дидактической теории и практике XVIII века отличает педагогов этой эпохи от их предшественников, писавших в начале эпохи Нового времени 82 82 O’Malley A. The Making of the Modern Child: Children’s Literature and Childhood in the Late Eighteenth Century. Abingdon: Routledge, 2011. P. 5; также см.: Glaser B. Gendering Childhoods: On the Discursive Formation of Young Females in the Eighteenth Century // Fashioning Childhood in the Eighteenth Century / ed. by A. Müller. L.: Ashgate, 2006. P. 189–198; Müller A. Framing Childhood in Eighteenth-Century English Periodicals and Prints, 1689–1789. L.: Ashgate, 2009; Smith K. The Government of Childhood: Discourse, Power and Subjectivity. Basingstoke: Palgrave Macmillan, 2014. . В основе новаторской педагогической мысли лежала концепция детства, предложенная Джоном Локком (1632–1704): представление о душе ребенка как о чистом листе, tabula rasa. Ученый впервые сформулировал эту идею в своем трактате «Мысли о воспитании» 1693 года. Локк утверждал: чтобы ребенок стал разумной взрослой личностью, очень важно воспитывать его с детства, когда ум его еще чист и легко подвержен влияниям 83 83 Locke J. Some Thoughts Concerning Education, 7 th edition. L.: A. and J. Churchill, 1712. . А для воспитания социально и экономически успешных и разумных покупателей академическое и религиозное образование ребенка должно было, по мнению Локка, дополняться тренировкой хозяйственных и практических навыков. Пожалуй, центральное место в теории философа занимает игра – главная методика педагогического арсенала. В то время, когда работал Локк, игру считали греховным и легкомысленным развлечением, чем-то вроде распущенности, порока 84 84 Nardo A. K. The Ludic Self in Seventeenth-Century English Literature. N. Y.: State University of New York Press, 1991. P. 11–12. Также см.: Addy J. Sin and Society in the Seventeenth Century. L.: Routledge, 1989. . Но его трактат, распространяемый писателями XVIII века, в том числе Эджуортами, переопределил понятие игры и игровых предметов, сделав их главными инструментами обучения детей (особенно в том, что касается умения сдерживать тягу к вещам).

Ученые давно признали в ребенке потребителя 85 85 О более позднем ребенке-потребителе см.: Seiter E. Sold Separately: Children and Parents in Consumer Culture. New Brunswick, NJ: Rutgers University Press, 1995; Cook D. The Commodification of Childhood: The Children’s Clothing Industry and the Rise of the Child Consumer. L.: Duke University Press, 2004; Jacobson L. Raising Consumers: Children and the American Mass Market in the Early Twentieth Century. N. Y.: Columbia University Press, 2005; Khan S. Harnessing the Complexity of Children’s Consumer Culture // Complicity: An International Journal of Complexity and Education. 2006. No. 1 (3). P. 39–59; Cross G. Kids’ Stuff: Toys and the Changing World of American Childhood. L.: Harvard University Press, 2009. . В своем передовом исследовании о «новом мире детей» Джон Пламб отдает должное важной роли детей среднего класса в появлении потребительского общества в XVIII веке. Британский историк подготавливает почву для дискуссии о досуге, образовании и общественном положении детей, которая возникла в последние десятилетия в связи с появлением потребительского общества 86 86 Plumb J. The New World of Children in Eighteenth-Century England // Past and Present. 1975. No. 67. P. 64–95; и The New World of Children in Eighteenth-Century England // The Birth of a Consumer Society: The Commercialization of Eighteenth-Century England / ed. by N. McKendrick, J. Brewer, J. Plumb. L.: Europa, 1982. P. 286–315. . И все же только в послевоенный период XX века ребенок стал считаться автономным, сформированным рекламой игрушек и одежды потребителем 87 87 См., например: Seiter E. Sold Separately. P. 51–95. . В этой главе я хотела бы разделить рекламу, которую создавали для ребенка-потребителя продавцы, и воспитание идеального ребенка-потребителя, которым занимались педагоги (учителя, родители и писатели). Эти последние тоже использовали игрушки, но в качестве дидактических материалов. Вовлечение вышколенного ребенка среднего класса в процесс покупок было своего рода упражнением, игрой для выработки паттернов потребительского поведения. Доводы, которые я привожу в настоящем тексте, не претендуют на полный пересмотр датировки появления ребенка-потребителя, то есть ребенка, к которому уже напрямую стали обращаться продавцы и реклама. Я буду говорить лишь об осознании обществом необходимости сдержанного потребления (в связи с тем, что материальные соблазны представляют угрозу добродетели и кошельку) и об осознании того, что основы такого потребления закладываются в детстве. Это, в свою очередь, подготовило почву для коммерциализации ребенка-потребителя в XIX и XX веке.