Пол Коллиер - Будущее капитализма

Сторонники прав индивидуума блокировались с новым политическим движением в защиту прав: защитниками прав социально ущемленных групп . Движение, начатое афроамериканцами, было затем подхвачено феминизмом. Оно нашло и своего философа: это был Джон Ролз, который противопоставил бентамовской критике идеи естественных прав другой высший принцип разума: общество может считаться нравственным, если его законы созданы во благо наименее привилегированных групп. Главной целью этих движений было обеспечение участия этих групп в общественной жизни на равных правах с другими, при этом и у афроамериканцев, и у женщин имелись самые веские поводы требовать глубоких социальных перемен. Как мы увидим ниже, общественные обычаи и традиции могут быть чрезвычайно стойкими, поэтому обеспечение такого участия неизбежно должно было потребовать переходного этапа – этапа борьбы против дискриминации. Полвека спустя мы все еще не вышли из этого переходного этапа, но в этом процессе те движения, которые начались как движения за равноправие, приобрели (возможно, без первоначального намерения) характер жестко очерченных групп, настроенных на конфронтацию: восприятие другой группы как врага усиливает энергию борьбы [12] Это принцип политической стратегии общий и для фашизма, и для марксизма. . Повестка защиты прав получила самое широкое распространение: речь шла о правах индивидуума перед лицом патерналистского государства, о правах избирателей, которых политики периодически осыпали новыми льготами, а также о правах новых групп жертв, добивающихся особого отношения к себе. Между этими тремя группами соискателей прав было мало общего, но им всем не была близка идея органической увязки прав и обязанностей, которой удавалось добиваться социал-демократии, пока она сохраняла связь со своими коммунитаристскими корнями.

Утилитаристские принципы отстаивались экономистами; идеи защиты прав – юристами. По одним вопросам эти два авангарда находили общий язык, образуя чрезвычайно мощные лобби, по другим вопросам они сталкивались. Ролз и его последователи признавали, что защита прав некоторых не больших, но социально незащищенных групп может ухудшать благосостояние общества в целом и, таким образом, не отвечать основному критерию утилитаризма. Сначала превосходство в споре экономистами технократического толка и юристами было на стороне экономистов: идея обеспечения «наибольшего благосостояния для наибольшего числа людей» импонировала политикам, которым нужны были голоса. Но постепенно баланс сил сместился в пользу юристов, в руках которых было ядерное оружие судов.

Хотя эти две идеологии все больше расходились между собой, ни одна из них не жаловала идеи, лежавшие в основе кооперативного движения. И утилитаристы, и ролзианцы, и либертарианцы ставили во главу угла интересы индивида, а не коллектива, при этом и экономисты утилитаристской школы, и юристы-ролзианцы больше подчеркивали различия между группами: первые – по признаку дохода, вторые – по признаку социальной ущемленности. И те и другие повлияли на политику социал-демократии. Экономисты утилитаристской школы выступали за перераспределение, диктуемое потребностями; система социальных гарантий была постепенно перестроена таким образом, что связь между правами на социальную помощь и взносами в социальные фонды была разомкнута, и такая обычнейшая человеческая ценность, как справедливость, теперь игнорировалась. Те, кто не платил взносов в социальные фонды, имел преимущество перед теми, кто их платил. Юристы-ролзианцы требовали компенсаций тем, кто оказался социально ущемленным. Так, вопрос о правах беженцев стал главным приоритетом для социал-демократических сил Германии в ходе переговоров об условиях создания коалиции в 2018 году. Лидер партии Мартин Шульц настаивал на том, что «Германия должна соблюдать международное право независимо от настроений, господствующих в стране» [13] Цит. по: Financial Times, January 5, 2018. . Это выражение – «независимо от настроений, господствующих в стране» – весьма типично для образа мыслей «морального авангарда». Шульц снискал бы одобрение и Бентама, и Ролза, но уже месяц спустя он был изгнан с поста руководителя партии в результате бунта, поднятого рядовым составом партии. Обе эти идеологии игнорируют то, что подсказывает моральный инстинкт рядового человека: взаимная поддержка важна, а некоторые вещи необходимо заслужить, – и ставят превыше всего один только принцип разума (хотя и понимаемый ими по-разному), проводимый авангардом «тех, кто знает, как надо». В отличие от них кооперативное движение как раз исходило из этого нормального морального инстинкта: философской традиции, восходящей к Давиду Юму и Адаму Смиту. Собственно говоря, Джонатан Хайдт самым определенным образом говорит о долге перед этими мыслителями и считает свою работу «первым шагом в возвращении к жизни проекта Юма».

Если левые интеллектуалы отказывались от практических коммунитаристских идей социал-демократии в пользу идеологем утилитаризма и ролзианства, то правоцентристские партии либо застревали в ностальгии с весьма жидкой идейной основой, либо захватывались группами интеллектуалов со столь же невнятными представлениями. Христианские демократы континентальной Европы, типичными представителями которых служат Сильвио Берлускони, Жак Ширак и Ангела Меркель, в основном предались ностальгии; консервативные и республиканские партии англоязычного мира предпочли идеологию. Философии Ролза была противопоставлена философия Роберта Нозика, согласно которой индивидуум обладает правом на свободу, которая выше интересов коллектива. Эта идея естественным образом смыкалась с новым направлением экономического анализа во главе с нобелевским лауреатом Милтоном Фридманом, согласно которому свобода в осуществлении частного интереса, ограничиваемая исключительно конкуренцией, дает более высокие результаты по сравнению с тем, чего можно достичь с помощью государственного вмешательства и планирования. Это направление составило интеллектуальную основу революций в сфере государственного регулирования, которые совершили Рональд Рейган и Маргарет Тэтчер. Хотя новые идеологии левых и правых позиционировались как диаметрально противоположные, у них была общая черта: представление о приоритете интересов индивидуума и слабость к меритократии: моральному превосходству одной элиты (мыслимой левыми) противопоставлялось практически-жизненное превосходство другой (мыслимой правыми). Героями левых были самые нравственные, героями правых – самые богатые [14] Понятно, что не вписывающиеся в эту схему странные личности, которым удавалось быть одновременно и очень нравственными, и очень богатыми, такие как мой старый друг Джордж Сорос, оказывались настоящими злодеями, которым не доверяли ни те ни другие. .