Вильфредо Парето - Трансформация демократии (сборник)

История знает немало похожих периодов, в частности период падения Римской республики. К ряду аналогий, отмеченных нами ранее, можно добавить еще одну, хотя и не столь важную, связанную с нынешней распрей по поводу контроля над промышленными предприятиями и напоминающую борьбу между всадниками и сенаторами за судебную власть, которая была не самоцелью, а лишь средством получить финансовые и политические преимущества, и играла заметную роль в римской истории.

В целом можно говорить о разных фазах постоянно тлеющего конфликта, в который открыто или закулисно вступают партии правящей элиты и управляемых, которые намереваются свергнуть власть. В первой фазе правящая партия только противится новшествам; во второй она идет на уступки, сохраняя за собой рычаги управления; в третьей пытается перехватить инициативу у противников, лишить их народной поддержки, дать даже больше, чем просят, но и в этой фазе, как и в предыдущей, старается уступать лишь по форме, чтобы оставить за собой главное. Наконец, наступает четвертая фаза, в которой все эти приемы становятся бесполезными и класс правящей элиты вынужден уйти со сцены. После этого начинается новый цикл, отчасти сходный с предыдущим.

Мы провели границу между периодами только ради удобства изложения; в действительности переход от одной стадии к другой незаметен; следует также иметь в виду, что перемены в образе мысли не совпадают с реальными изменениями, а чаще всего предшествуют им.

Обращаясь к многочисленным примерам, ограничимся современной историей Италии. Начало XIX в. было периодом буржуазного сопротивления. В Пьемонте Альбертинский статут ознаменовал переход к следующему этапу. Движение крепло и ширилось; консервативная буржуазия превращается в либеральную, затем из либеральной в демократическую, а из демократической в социалистическую. Наступил нынешний век, с которым начался решительный переход к третьей стадии.

Господствующий класс рассчитывал в ходе войны увеличить свою власть и финансовые доходы; это произошло, но ненадолго. Теперь борьба идет уже не за приращение власти и доходов, но за их удержание. Как разрушение Карфагена и завоевание Греции некогда стали вершиной взлета римской плутократии и началом ее движения вниз, так и падение консервативных режимов в Германии и в России может стать таким же знаковым в истории нашей демагогической демократии.

Относительная длительность существования тех или иных режимов имеет первостепенное значение: все они преходящи и, однажды возникнув, должны исчезнуть, но последствия долгого существования этих режимов заметно отличаются от короткого варианта.

Если начавшийся сегодня фактически после многих лет идейной подготовки период продлится долго, то не только отдельные лица, но плутократия и буржуазия в целом смогут сохранить по крайней мере часть своих привилегий; если он будет коротким и скоротечным, вряд ли что-то удастся спасти.

Для индивидов и коллективов время течет по-разному. Иуда мог распорядиться тридцатью сребрениками быстрее, чем враги Христа воспользоваться плодами своей победы. Отдельные плутократы, которые сегодня изменяют своему классу, могут гораздо скорее припрятать неправедно нажитое, чем вся плутократия сумеет обеспечить себе спокойную жизнь.

Расчистив, таким образом, почву, мы можем перейти от общих рассуждений к более конкретным и если не разрешить, то хотя бы обозначить вопросы, которые вытекают из современной ситуации.

Не станем говорить о том, что касается отдельных индивидов или узких коллективов; эти задачи должны решать практические деятели, а для теории здесь мало места.

Для политиков самыми важными, можно сказать, единственно важными являются социальные проблемы, а именно: будет ли достаточно сделанных уступок для того, чтобы на относительно длительное время утихомирить подрывные элементы среди населения? Возможно ли найти такие формы, при которых удастся сберечь значительную часть того, что желательно спасти? Выбираются трибуны, но, противопоставляя одного из них другому, отцы [сенаторы] удерживают свою власть; монархи даруют конституцию, но с помощью известных уловок сохраняют часть своей власти и власти правящего класса, и т. д. Возможно ли будет теперь последовать их примеру? Безусловно, кто-то надеется на несостоятельность контроля над предприятиями, а кто-то рассчитывает на его действенность. Кто же прав?

Государственные люди считают экономические проблемы менее важными; к этому их побуждают соображения двоякого рода. Во-первых, это представление о произвольности экономических мер и о том, что власти могут по своему желанию упорядочить производство и потребление.

Во-вторых, это в общем довольно неопределенное мнение, что экономические вопросы для государства – это в конечном счете вопросы расходов, которые могут быть решены за счет налогов. Проблема заключается не столько в установлении их общей суммы, т. е. приравнивании ее к расходам и все, сколько в распределении и в способах убедить граждан в необходимости уплатить эти налоги и собрать их.

Никто не говорит, что в распоряжении власть предержащих имеется бесконечное количество материальных благ, но они ведут себя так, как будто такой запас есть. Разумеется, эта сумма небесконечна, но весьма велика, поэтому спрашивается, до каких пределов могут дойти расходы, вызванные новыми потребностями, на сколько людей их хватит и какое количество будет исключено из дележа и тем самым побуждено к восстанию.

Не следует забывать, что в прошлом голод и экономические кризисы заметно влияли на политическое и общественное устройство. Непохоже, чтобы что-то изменилось в будущем, поэтому наше внимание должно быть направлено и на них.

Для довершения картины следовало бы рассмотреть и завесы, мифы, которыми прикрываются решения названных проблем; это очень важно с точки зрения пропаганды и изучения воздействия на людей, но в таком объективном исследовании, как наше, направленное на суть явлений, этими деталями можно пренебречь.

В следующих статьях мы проанализируем поставленные проблемы [110].

Главный вопрос заключается в том, чтобы узнать, к какому результату приведут сделанные уступки, наполовину реальные, наполовину мнимые, т. е. помогут они на какое-то время устранить разногласия или, наоборот, еще более усилят их, подталкивая победителей к новым приобретениям.

Можно привести доводы в пользу того и другого варианта, но похоже, что последний вероятнее первого.

В общем, история показывает нам, что уступки, сделанные сильным правительством, принимаются с благодарностью и признательностью, а подобные шаги слабого правительства вызывают презрение и насмешку. Итальянское правительство вряд ли может претендовать на звание сильного; уже задолго до войны оно проявило слабость, а после войны стало выглядеть никчемным. Этот факт неслучаен, он вытекает из глубоких и неизменных причин: правительства таковы, потому что такова буржуазия, которую они представляют; они станут сильнее, представляя более надежную элиту. Мы уже говорили об этом в книге «Социалистические системы», опубликованной в 1902 г., и подробно рассматривали этот вопрос в «Социологии», вышедшей в 1916-м. С каждым днем появляются новые подтверждения изложенных там теорий, и полученные доказательства убеждают нас в том, что недостатка в них не ожидается и в будущем.