Вильфредо Парето - Трансформация демократии (сборник)

К сожалению, дело обстоит иначе. Взаимозависимость социальных феноменов приводит к тому, что почти все (если не все) связанные с ними проблемы должны решаться с использованием самых разных общественных наук.

Равным образом практические распоряжения правительств должны учитывать и экономическую ситуацию, и существующие настроения, чувства, идеи. Поэтому не стоит рассчитывать излечить Европу от ее сегодняшних недугов исключительно с помощью моральных, юридических, политических рецептов. Чтобы чего-то добиться, нужно соединить два вида лечения. Исторический материализм и идеализм в чистом виде содержат каждый по-своему долю истины и долю заблуждения.

Экономика часто ставит нам определенные границы, которые невозможно перейти. Другие науки указывают нам на те шаги, которые можно предпринять в рамках этих границ.

Экономика дает точки опоры, детерминированные расточением богатств и препятствиями, существующими на пути обмена. Для понимания явлений, наблюдаемых внутри этой сферы, их причин и свойств следует обратиться к социологии. Объединив эти два разных подхода, мы сможем объяснить прошлое и попытаться представить себе будущее.

Попробуем теперь разобраться в причинах, порождающих указанные выше противоречия. Не будем скользить по поверхности, углубимся в суть вещей. Мы заметим, что если провести различие между общим интересом и частными интересами, противоречие почти исчезнет. Плутократы и их помощники, как, впрочем, и те, кто их окружает, в том числе политиканы, могут видеть выгоду во всех этих противоречащих друг другу мерах, которые в данном случае перестают противоречить друг другу и ведут к одной и той же цели. Ллойд Джордж, говоря о российском рынке, употребил выражение «охотники за концессиями». Если бы он обратил свой взгляд на соседние страны, то заметил бы там многочисленный отряд лиц, извлекающих выгоду из изменений таможенных тарифов, из устанавливаемых для них коэффициентов, из ограничений импорта, из различных субсидий, ежедневно обнаруживаемых изобретательной алчностью заинтересованных персон. Речь идет о практически постоянно действующем факторе, который будет давать о себе знать, пока сохраняются благоприятные условия.

Но не станем останавливаться на первом результате наших изысканий. Двинемся вперед и посмотрим, каковы, собственно, эти условия.

Подробный ответ завел бы нас слишком далеко; нам пришлось бы снова описывать весь цикл демагогической плутократии. Для нас достаточно подчеркнуть только одно обстоятельство.

После больших потрясений обычно наступает усиление протекционистских настроений. Герберт Спенсер отмечал его в связи с франко-германской войной 1870–1871 гг., а сегодня это явление приняло куда большие масштабы: все народы тяготеют не только к экономической, но и к духовной изоляции, повсюду правит бал ксенофобия. В этих условиях неизбежно появляются индивиды и организации, которые стремятся получить выгоду из господствующих настроений. Поскольку эти настроения меняются очень медленно, можно предвидеть, что до тех пор, пока в цикле демагогической плутократии не наступит перелом, не следует ожидать больших перемен.

То же самое и с еще большим основанием, поскольку речь идет о более общих принципах, мы можем повторить относительно политических условий. Склонность к благородным иллюзиям заставила нас предположить, что после мировой войны, завершившейся Версальским договором, Magnus ab integro saeculorum nascitur ordo [171].

К несчастью, мы ошибались. Мы видим, что среди народов сохраняется такое же расхождение в интересах, такое же соперничество, как и в прошлом. Генуэзская конференция во многих отношениях стала тем же, чем был Венский конгресс в 1815 г. или Веронский в 1822. Между ними есть масса примечательных совпадений. Например, сегодняшние разногласия между Англией и Францией по поводу признания Советского правительства в точности воспроизводят споры относительно признания правительств испанских колоний в Америке, провозгласивших независимость. Даже такие подробности, как дискуссия о признании де-юре и о признании де-факто, повторяются в наши дни.

Эти совпадения неслучайны. Они вызваны тем, что тогда и сейчас действовали одни и те же силы; поскольку они больше дают о себе знать в Англии, чем во Франции, возникают разногласия между этими двумя странами. Англия – более торговая, промышленная, склонная к спекуляциям страна, чем Франция. Она питала надежду на получение больших прибылей благодаря открытию американских рынков. Франция нисколько не стремилась идти по этому пути. Такая же картина наблюдается сегодня в связи с открытием русского рынка.

Известно, что расчеты, которые строились вследствие открытия американских рынков, не оправдались. Напротив, около 1825 г. разразился тяжелейший экономический кризис. Но не все спекулянты оказались внакладе. Те, кто вовремя вытащил каштаны из огня, хорошо заработали на бирже. Нечто подобное может произойти после открытия российского рынка.

Пока что доверие, внушаемое Советами, не очень вдохновляет социалистов, в то время как кое-кто из плутократов поддался их пропаганде. Причину такого разного отношения нетрудно понять. Она кроется в лозунге плутократии: «Бизнес есть бизнес».

Интенсивно обсуждается вопрос о том, захочет ли и сможет ли Германия выплатить суммы, к выплате которых ее принуждает Версальский договор. Этот вопрос важен с точки зрения этики, юриспруденции и политики, но существует вероятность, что по той или иной причине эти выплаты не будут реализованы в полном объеме и что расходы на их исполнение значительно сократят чистый доход. Последствия этого трудно предугадать, но можно сказать, что скорее всего они будут очень тяжелыми.

Придется проститься не только с надеждой на экономическое процветание, но и со многими другими. Мираж эры всеобщего согласия тает на глазах. На Востоке сгущаются тучи. Следует отбросить предположение о том, что Германия покается и станет бить себя в грудь; нет такой силы на свете, которая могла бы заставить ее отказаться от попытки реванша. Стремление вовлечь Россию в орбиту буржуазного Запада пока не увенчались успехом. Общность политических интересов рано или поздно приведет к заключению союза между Германией и Россией. В настоящее время угрозы вторжения со стороны этих стран нет [172], но неизвестно, что ждет нас в отдаленном будущем.

События истории повторяются с поразительным сходством. Рейн, например, можно было бы с полным правом назвать кровавой рекой. С древнейших времен до наших дней представители разных рас и культур вступали в бой на его берегах и обагряли их кровью. Маловероятно, чтобы на этот раз история изменила свой ход.