Джордано Бруно - Изгнание торжествующего зверя

110. – Ну что ж постановим относительно моей Лиры? – сказал Меркурий.

Ему ответил Мом:

111. – Возьми ее себе для развлечения на лодке или даже в кабачке. А если вздумаешь подарить кому-нибудь, отдай тому, кто больше заслуживает, и, чтоб долго не разыскивать – кому, иди в Неаполь на площадь Вяза или в Венецию на площадь святого Марка около вечерен; ибо в этих двух местах появляются тогда корифеи тех, кто влезает на подмостки, и среди них ты сейчас же найдешь самого лучшего, кто достоин лиры по праву заслуги, jure meriti.

Меркурий спросил:

112. – Почему же лучшего из этого рода, а не какого-либо иного?

На это возразил Мом, что теперь Лира стала, главным образом, инструментом шарлатанов, средством заманивать и, удерживая публику, бойчее распродавать свои плащи и горшки, все равно как гудок стал инструментом нищих слепцов.

Меркурий спросил:

113. – Значит, в моей власти сделать с Лирою, что мне захочется?

114. – Только не оставлять ее на небе, – заметил Юпитер. – Я хочу (если так будет благоугодно и вам – остальным членам совета) поставить на место девятиструнной мать Мнемозину с девятью Музами [78] – дочерьми.

Тут все боги кивнули в знак согласия, и богиня, выступив вперед со своими дочерьми, принялась благодарить. Арифметика [79] – перворожденная из всех – сказала, что благодарит Юпитера больше раз, чем могут вместить в себе отдельные числа и роды чисел, и еще в тысячу тысяч раз больше того числа, какое ум может получить сложением; Геометрия – больше, чем сколько форм и фигур когда-либо может образоваться, и больше, чем можно вообразить их себе в развивающейся непрерывности; Музыка – больше, чем какая-либо фантазия сможет создать видов созвучий и симфоний; Логика – больше, чем могут наделать нелепостей ее грамматики, ложных убеждений ее риторы, софизмов и ложных доказательств ее диалектики; Поэзия – больше, чем сделали стоп ее певцы, стремясь ускорить бег своих многочисленных басен, и сколько сделают и сделали, создавая стихи; Астрология – больше, чем звезд в неизмеримом пространстве эфирного царства, если только можно сказать больше; Физика – столько благодарностей, сколько может быть ближайших и первых начал и элементов в лоне природы; Метафизика – больше, чем есть видов и родов идей и видов целей и действующих причин в явлениях природы, как сообразно действительности, которая заключается в вещах, так и согласно представляющему понятию; Этика – сколько может быть обычаев, привычек, законов, правд и преступлений в этом и иных мирах вселенной.

Мать Мнемозина сказала:

115. – Столько благодарностей и спасибо приношу вам, боги, сколько может быть отдельных предметов для памяти и забвения, для познания и невежества.

В это время Юпитер приказал своей первенке – Минерве – подать ему шкатулку, которую он держал у себя под подушкой на постели; взял оттуда девять баночек с девятью примочками для очищения человеческого духа – его познания и воли. И прежде всего три из них дал трем первым со словами:

116. – Вот вам самая лучшая помада, которой вы сможете очищать и просветлять способность чувствовать множественность, величину и гармоничное соотношение предметов осязаемого мира.

Дал из них одну четвертой и сказал:

117. – Это для упорядочения способности изобретения и суждения.

118. – Возьми это, – сказал пятой. – Оно, пробуждая некое меланхолическое настроение, может привести к сладостному восторгу и пророчеству.

Дал и шестой, показав ей способ, как открывать глаза смертным к созерцанию вещей первообразных и высших.

Седьмая получила то, чем всего лучше преобразуется разумная способность созерцания природы.

Восьмая – другое, не менее превосходное, что направляет ум к восприятию сверхчувственных вещей, поскольку они оказывают воздействие на природу и поскольку в некотором роде независимы от нее.

Последнее, самое великое, дорогое и превосходное, дал на руки после всех рожденной, которая, как юнейшая, достойнее всех, – и сказал ей:

119. – Вот тут, Этика, то, благодаря чему ты благоразумно, мудро, быстро и с великодушным человеколюбием сумеешь учреждать религии, устанавливать культы, давать законы и править суды, одобрять, подтверждать, сохранить и защищать все то, что хорошо было установлено, определено, назначено и исполнено, приспособляя по возможности чувства и действия к божественному культу и человеческому общежитию.

120. – Что сделаем с Лебедем? – спросила Юнона.

Мом ответил:

121. – Пошлем во имя его диавола плавать вместе с другими или на озере Перг, или по реке Кайстру [80] , где он найдет себе немало товарищей.

– Я с этим не согласен, – сказал Юпитер. – Но повелеваю припечатать клюв его моею печатью и пустить в Темзу: там он будет сохраннее, чем где-либо, так как не так-то легко красть под страхом смертной казни.

122. – Очень мудрое распоряжение, великий Отче! – прибавили боги и ждали, как он распорядится о наследнике.

Тогда, продолжая свое постановление, председательствующий говорит:

123. – По-моему, более всего к этому месту подходит Раскаяние; оно среди добродетелей, как лебедь меж птиц: не дерзает да и не может взлетать высоко, держась внизу под тяжестью стыда и самоуничтожения. Вот почему, оторвавшись от ненавистной земли и не смея взлететь к небу, любит реки, погружается в воды, которые суть слезы сокрушения; в них оно жаждет омыться, очиститься, обелиться после того, как на тенистом берегу грязного заблуждения опостылело самому себе и, движимое чувством отвращения, решилось исправиться и, сколь возможно, уподобиться чистой невинности. С этою добродетелью да вознесутся вновь на небо души, кои были сброшены с неба и погружены в мрачный Орк, прошли через Коцит чувственных наслаждений и воспламенились от Перифлегонта [81] чувственной любви и похоти деторождения; из них же первая – загромождает душу печалью; вторая – делает ее презренной. Пусть, как бы вследствие воспоминания своего высокого наследия, душа возвращается сама к себе, не нравится сама себе за свое настоящее, оплакивает то, чем наслаждалась, становится безжалостной к себе и тем самым, мало-помалу избавляясь от своего настоящего состояния, укрощает в себе животное естество и тяжесть грубой сущности, окрыляется вся, воспламеняется и нагревается на солнце, зажигается страстною любовью к горнему, становится воздушной, летит к солнцу, возвращаясь вновь к своему источнику.

124. – Раскаяние по достоинству помещено среди добродетелей, – сказал Сатурн, – ибо, будучи дочерью отца Заблуждения и матери Несправедливости, тем не менее, как красная роза, скрывается за жесткими и колючими шипами, как блестящая и прозрачная искра, высеченная из темного твердого булыжника, летит вверх, стремясь к родному солнцу.