Джон Рёскин - Этика пыли

Люцилла. Да, оно кажется черным, как чернила.

Профессор. Однако вы знаете, что это очень светлая комната, настолько светлая, насколько это от нее требуется для того, чтобы маленькая хозяйка могла видеть, как нужно содержать ее в чистоте. Весьма вероятно также, что, если взглянуть на сердце ваше с точки зрения солнца, оно действительно покажется вам мрачным пятном, и солнце правды, может быть, считает нужным сказать вам, что оно кажется таким и Ему.

Но Он войдет в ваше сердце, и сердце оживится, если только вы не закроете ставень. И помните, для вас важно не то, «темно ли оно или светло», а «чисто ли оно или нечисто». Наблюдайте хорошенько за чисткой и уборкой и не сомневайтесь: только изгнанный вами злой дух или один из семи нечестивцев нашептывают вам, что все в вашем сердце черно.

Общее собрание в классной комнате. Утром состоялась игра в кристаллизацию, и о ней предстояло сделать подробный отчет. Каждой юной леди очень хотелось объяснить, почему она оказывалась постоянно не там, где предполагала быть.

Профессор (выслушав и обсудив доклад). У вас дело шло весьма успешно, дети; но фигура, которую вы взяли для опыта, очень проста. Подождите, я нарисую вам несколько сложных кристаллов!

Мэри. Я не думаю, чтобы они были самыми трудными: они так красивы, что мы еще лучше запомним наши места. К тому же эти звездочки столь правильны. Мы, знаете ли, боимся ломаных кривых.

Профессор. Прочитайте рассказ Карлейля о Лейтенской битве и изучите «косой строй» Фридриха [15], и вы сразу поймете, как их изображать, если только сумеете пройти так, как прошли бы два круга. Но помните, что, научившись составлять самые трудные из простых фигур, вы изучили не более половины той игры, в которую играют сами кристаллы.

Мэри. Правда? Что же еще бывает с ними?

Профессор. Минерал очень редко кристаллизуется один. Обычно два или три минерала соединяются вместе – по разным законам кристаллизации. И они совершают это без малейших промахов или ошибок, когда пребывают в отличном настроении. Это значит, что два минерала или больше каким-то способом приходят к взаимному соглашению и определяют, сколько места понадобится каждому из них, кто посторонится, когда их дороги пересекутся, и в какой степени каждый приспособится к форме другого. Затем каждый вырабатывает нужную ему форму, и они начинают делить пространство. При перестроении одни уступают, другие пользуются уступками, пока каждый кристалл вполне правильно и изящно не приспособится к своему соседу. И вам, чтобы воспроизвести это даже в самом простом виде, нужно будет разделиться на две группы, одеться в разные цвета, а затем каждая группа должна будет выбрать свою фигуру и образовать ее во взаимодействии с другой.

Мэри. Я думаю, что мы, может быть, и могли бы достигнуть этого, но я решительно не понимаю, каким образом достигают этого кристаллы. Тут ведь нужен такой всесторонне продуманный план, так много взаимных уступок – кажется, такое под силу лишь живым существам.

Профессор. Да, тут перед нами и соперничество, и уступки, способствующие достижению цели. Но интереснее всего то, что кристаллы не всегда уступают друг другу. Они, как и люди, проявляют разные свойства характера. Иногда они уступают место с утонченной вежливостью и грацией, образуя фантастические, изящно сформированные группы; иногда же вовсе не идут на уступки и ожесточенно борются за места, жертвуя в бою и формой, и честью, и даже сходством.

Мэри. Ну не удивительно ли все это? Почему же никто не говорит об этом в книгах?

Профессор. Все ученые заняты определением неизвестных законов, при которых эта борьба происходит, эти же неопределенные причуды элементов не представляют для них интереса. Неученые же люди редко задумываются при виде камней. Да это и не принесло бы большой пользы, так как чем больше задумываешься над этим, тем больше поражаешься.

Мэри. Наверное, во всей ботанике не встретишь ничего столь же удивительного.

Профессор. Свои чудеса есть везде. Но, зная природу растения, легче понять, что сделает цветок и каким образом он это сделает, чем на основании того, что нам известно о природе камня, понять, что сделает кристалл и как он это сделает. В цветке мы признаем в некотором роде волю и выбор, но мы не привыкли приписывать что-то подобное кристаллу. Однако на самом деле подобием человеческих существ являются скорее камни, чем цветы. Существует куда большая разница между добронравными и злонравными кристаллами одного и того же минерала, чем между двумя образцами одного и того же цветка. Дружба и вражда кристаллов, как ни странно, более определенно зависят от разнообразия их склонностей, чем союзы цветов. Вот, например, добрый гранат, живущий с доброй слюдой. Он темно-красный, а она серебристо-белая, слюда уделяет как раз столько пространства, сколько нужно гранату, чтобы ему было удобно кристаллизоваться к ней, и гранат счастливо поживает в маленьком белом домике, приспособленный к нему, как моллюск к раковине. А вот злой гранат, живущий со злой слюдой. Посмотрите, как они изуродовали друг друга. Вы не разберете, где тут один и где другая – гранат похож на грязные красные пятна размельченного камня. Я, глядя на них, никогда не мог определить, почему Сен-Готард, если он настоящий святой, не может содержать свои гранаты в лучшем порядке. Эти гранаты все находятся на его попечении, но мне кажется, что у него их слишком много, чтобы он обращал на них должное внимание. Ими вымощены улицы в Айроло.

Мэй. Вымощены гранатом?

Профессор. Да, слюдяным сланцем и гранатом. Я отколол этот кусочек от мостовой. Гранаты и слюда – единственные друзья и, вообще-то, любят друг друга, но вы видите, как они враждуют, когда бывают озлоблены. Так всегда бывает. Хорошие кристаллы живут в дружбе почти со всеми другими хорошими кристаллами, как бы ни редко им представлялся случай видеться друг с другом и как бы ни разнились их привычки. Порочные же кристаллы ссорятся, имея совершенно одинаковые привычки. Само собой разумеется, что порочные кристаллы враждуют и с добрыми.

Изабелла. И тогда добрые на них сердятся?

Профессор. Нет, никогда. Они заняты своим делом и жизнью и живут, насколько возможно, хорошо, хотя им всегда достается роль страдальцев. Вот, например, горный хрусталь чистейшей породы и безукоризненного состава, родившийся, к своему несчастью, в дурном соседстве, близ Бофорта, в Савойе. Ему всю жизнь пришлось бороться с пошлой глинистой грязью. Посмотрите, когда он был еще ребенком, она подобралась и почти залила его. Слабый кристалл на его месте умер бы от отчаянья, а этот только увеличился в объеме, как Геракл в борьбе со змеями, и осыпал глину слоем кристаллов. Итак, горный хрусталь победил глину, взял ее в плен и зажил на ней. Когда он подрос, глина снова залила его сбоку. Он и тут осыпал ее кристаллами – и опять зажил на ней во всей своей чистоте. Затем глина появилась на его углах и попыталась прикрыть и закруглить их, но тут хрусталь подставил подпоры под углы, такие же правильные относительно оси, как апсиды относительно свода собора, окружил ими глину и в очередной раз победил ее. Наконец, глина добралась до его вершины и задумала образовать на ней шишку. Этого он перенести не мог и, оставив свои бока не гладкими, но чистыми, принялся разделываться с глиной на верхушке. Для этого горный хрусталь стал строить верхушку на верхушке, класть острие на острие, пока не избавился наконец от неприятеля. И вот его вершина гладка и чиста, завершается пирамидой в полфута высотой, где глина чередуется с кристаллами.