Джон Рёскин - Этика пыли

Профессор. Если бы я даже и знал, то не был бы уверен, что и вы, Мэй, тоже знаете, но, право, я не знаю.

Виолетта (выражая общее недоверие). О сэр!

Профессор. Конечно, я знаю, что люди называют святыми тех, кого считают лучше других. Но не знаю, насколько они должны быть лучше, чтобы быть святыми, и насколько человек может приблизиться к святости, не достигнув ее вполне. Я не знаю также, святы ли те, кого считают святыми, и нет ли святых среди тех, кого не считают святыми.

Общее молчание. Девочки чувствуют себя на краю Бесконечности и немного смущены, а еще больше – подавлены множеством вопросов.

Профессор. Кроме того, разве вы никогда не читали, что говорит Святое Писание относительно святых?

Мэй. «Всем находящимся в Риме, возлюбленным Божьим, призванным святым, благодать вам и мир от Бога Отца нашего и Господа Иисуса Христа».

Профессор. Совершенно верно, Мэй. Итак, кто же эти приз ванные? Только находившиеся в Риме?

Мэй. Все, я думаю, кого любит Бог.

Профессор. Как! И маленькие девочки наравне с другими?

Мэй. Все взрослые, я думаю.

Профессор. Почему же не девочки? Разве люди хуже в детстве?

Мэй. Надеюсь, что нет.

Профессор. Почему же не девочки в таком случае?

Пауза.

Лили. Потому что, вы знаете, мы ничего не стоим, как бы мы ни были хороши. То есть как бы мы ни старались быть хорошими, мы не можем совершить ничего трудного, в отличие от святых.

Профессор. Я сильно опасаюсь, дорогая моя, что и взрослые не лучше справляются с тем, что представляется трудным для них, как и вы, дети, с тем, что трудно для вас. Я могу сказать только одно: когда я вижу, что семь, восемь или двадцать девочек сидят, сосредоточив все внимание на том, что им предстоит сделать или понять, как, например, вы, Лили, сегодня над вашей грифельной доской, то думаю, что передо мною очень благородные женщины. Итак – возвращаясь к моему сну – святая Варвара слегка вышла из себя, и это не удивило меня. Вы не можете себе представить, какой вызывающий вид был у Нейт: она сидела подобно каменной статуе и ткала, как машина, нисколько не ускоряя движения своего челнока, пока святая Варвара рассказывала ей о разных прекрасных вещах, и слова у нее лились, как звон колоколов в рождественский сочельник. Поняв наконец, что Нейт нисколько не интересуется ее рассказом, святая Варвара зарделась как маков цвет и умолкла – как раз вовремя, иначе, мне кажется, она могла бы сказать Нейт что-нибудь неприятное.

Изабелла. Но скажите, пожалуйста, неужели Нейт так и не обронила ни слова?

Профессор. Она сказала спокойно: «Все это, может быть, и прекрасно, друг мой, но все это вздор».

Изабелла. Боже мой, какой ужас, ну а потом?

Профессор. Тут я сам слегка вспылил и подумал, что святая Варвара окончательно выйдет из себя, но я ошибся. Она сначала сжала губы, потом глубоко вздохнула, испустила жалобный стон, опустилась на землю и скрыла лицо свое в коленях Нейт. Царица была сильно тронута и улыбнулась.

Изабелла. О, как я рада!

Профессор. Когда же Нейт коснулась ее лба цветком белого лотоса, то святая Варвара рыдая сказала: «О, если бы ты могла видеть, как это прекрасно и как заставляет людей чувствовать все доброе и отрадное; если бы ты только слышала пение детей в храмах Богоматери!» Нейт улыбнулась, грустно улыбнулась, и сказала: «Как можешь ты знать, дорогая моя, о том, что я видела и что слышала? Ты думаешь, что все эти ваши своды и башни были построены без моего участия? В вашей Санта-Марии дель Фьоре, возведенной Джотто, нет ни одной колонны, воздвигнутой без помощи древка моего копья. Но все эти стрельчатые башни и украшения их, воспламеняющие твое сердечко, – одно только тщеславие. Ты увидишь – и скоро, – до чего все это дойдет, и никого это не огорчит сильнее меня. Тогда уже никто не будет верить вашим прекрасным символам и образам. С людьми должно говорить просто, дорогая моя, если желаешь руководить ими миролюбиво и долго». Но святая Варвара возразила: она действительно думает, что «каждому нравится ее работа» и что «людям самых разных городов так же дороги шпили ее соборов, как и их привилегии и рынки». Затем она попросила Нейт пойти и воздвигнуть вместе с ней что-нибудь, хоть стену башни. «Ты увидишь, – добавила она, – будет ли народ так же доволен твоим зданием, как моим». Но Нейт отвечала: «Я не стану спорить с тобой, дорогая моя. Я не соперничаю с теми, кто любит меня. Тем же, кто ненавидит меня, невыгодно бороться со мною, что хорошо известно Арахне. И запомни, дитя, что соперничество никогда не создает ничего прекрасного, а гордость – ничего благородного».

Тут святая Варвара низко склонила голову и сказала, что она очень опечалена тем, что была так безумна. Простояв в задумчивости еще с минуту, она поцеловала Нейт, и тут взор ее снова загорелся, и она сказала, что пойдет сейчас же и построит часовню с пятью окнами; четыре из них будут посвящены четырем главным добродетелям, а пятое, самое большое, посередине – скромности. Нейт чуть было не расхохоталась. Во всяком случае, с лица ее исчезла на минуту всякая суровость, и она сказала: «Хорошо, друг мой, строй, но не делай своих окон такими цветными, как ты их делаешь обычно, иначе никто не в состоянии будет прочитать того, что будет написано за ними. Когда же часовня будет готова, то пусть не архиепископ, а бедный сельский священник освятит ее». Святая Варвара вздрогнула, и мне показалось, что она хотела повернуться и что-то сказать, но передумала и ушла. Нейт снова склонилась над своим станком, на котором ткала полотно странных темных тонов. Впрочем, они могли показаться мне странными только после блестящего одеяния святой Варвары. Я, со своей стороны, старался разглядеть узоры на ткани Нейт, но они путались у меня, как это обычно бывает во сне. Затем сон мой резко изменился, и я очутился в толпе маленьких готических и египетских духов, ссорившихся между собой. Ссорились, впрочем, только готические духи, египетские же сидели в жестких фартуках, сложив на коленях руки, и в изумлении смотрели на происходящее широко раскрытыми глазами. Через несколько минут я начал понимать, в чем дело. По-видимому, некоторые из задорных строителей – бесенят, вмешивающихся постоянно во все даже лучшие готические работы, прислушались к разговору святой Варвары и Нейт и сделали вывод, что у Нейт нет рабочих, которые могли бы состязаться с ними в строительном искусстве. Такой вывод говорит о том, что это были глупые бесенята, очень мало работающие и только мешающие великим готическим строителям всяческими проделками. В последнее время они, как летучие мыши, жили под карнизами Страсбургского и Кельнского соборов, ничего не делая, а только строя гримасы народу. Однако они воображали, что знают решительно все о возведении башен, и, услышав разговор Нейт, передали его остальным. Тогда все остальные слетели вниз и защебетали по-немецки, как галки, чтобы показать строителям Нейт, что они умеют делать. Некоторых из старых рабочих Нейт они нашли где-то близ Саиса сидящими под солнцем, со сложенными на коленях руками, и принялись изо всех сил бранить их.