Питер Хизер - Великие завоевания варваров. Падение Рима и рождение Европы

Но если эти перемены стали благоприятным фоном для возникновения государства, то дальнейшие социальные и экономические преобразования были делом рук непосредственно правителей, и они крайне важны. В сфере экономики князья не только получали прибыль с новых международных торговых сетей (собирая налоги), но и активно расширяли их при каждом удобном случае. Сельскохозяйственное производство в центральных регионах их княжеств также было максимизировано. Однако к 1000 году ни один из этих процессов еще не был завершен. Начиная с XI века не только было реорганизовано сельскохозяйственное производство (путем учреждения первого варианта поместной системы), но к тому же внуки и правнуки правителей начали нанимать посредников, чтобы пойти еще дальше и посулить тысячам немецких крестьян такие выгоды, чтобы они не могли отказаться от переселения на восток [665]. Даже несмотря на то, что до конца тысячелетия все эти процедуры еще не были завершены, мы получили частичный ответ на свой вопрос. Амбиции правителей приносили просто невероятные результаты в этот период, потому что в условиях глубоких социальных и экономических трансформаций они фактически пытались распахнуть дверь, которая уже и так начала открываться.

Но это в лучшем случае половина ответа. Притязания князей стали запальным механизмом формирования государства, будучи одновременно причиной и следствием политической революции, которую мы наблюдали, а глубокие социальные и экономические преобразования подготовили для нее почву. Но что лежало за теми, первыми, социальными и экономическими переменами, давшими возможность выскочкам из новых династий переделать карту Центральной и Восточной Европы?

В советские времена все было легко и просто. Начиная с V века, нередко сосуществуя с местным населением, эгалитарные славяне получили господство над землями, которые в дальнейшем станут славянской Европой. Затем последовал долгий, медленный процесс внутреннего социального и экономического развития, продлившийся четыреста – пятьсот лет, пока наконец не сформировались классы в рамках манориальной системы сельского хозяйства, и появились первые государства, основанные на неравномерном распределении контроля над сельскохозяйственными средствами производства. Это всегда больше походило на марксистскую сказочку, нежели на историческую реальность, и в более современных работах нередко подчеркивается, что на деле процесс образования государства был весьма сложным и бурным. Во многих местах славяне впервые появились лет на сто пятьдесят позже, чем считалось раньше, первый аналог поместной системы возник после того, как сформировалось государство, а не предшествовал ему, и археологические материалы говорят о внезапной и кровавой завершающей стадии процесса, когда династии с помощью грубой силы, а не в ходе долгосрочной социально-экономической революции уничтожили прежний социально-политический порядок и заменили его собственным. И теперь нам нужно понять, почему именно в IX и X веках династии вдруг сумели захватить власть – и взялись за дело с таким рвением. Как и при появлении крупных политических образований в германском мире в первую половину тысячелетия, ключевую роль сыграла постоянно расширяющаяся сеть связей между славянской Европой и более развитыми соседствующими с ней империями.

Славянские страны в Центральной Европе напрямую контактировали с двумя сменившими друг друга империями: Каролингской в VIII–IX веках и Оттонидской в X. Они не были столь же могущественны, как Римская, но имеющейся мощи было более чем достаточно для того, чтобы их военные и дипломатические устремления имели серьезные последствия для соседних славянских и скандинавских обществ. Как и в римский период, непосредственные контакты между Каролингами и Оттонидами и их соседями осуществлялись путем имперской агрессии. Обе эти империи конца 1-го тысячелетия поддерживали свою территориальную целостность, раздавая щедрые дары местным элитам, которые не только управляли собственными территориями, но и снабжали императоров военной силой.

Но императоры из династий Каролингов и Оттонидов, во-первых, не обладали огромным финансовым резервуаром, который Римская империя обрела в Средиземноморье, и, во-вторых, толком не получали налогов даже с тех земель, которые контролировали. Поэтому «дарами» местным элитам нередко становилась недвижимость – к примеру, земли из императорских владений, что порождало тенденцию к расколу империи изнутри, по мере того как местные правители обретали слишком большую власть. Единственное, что могло повлиять на этот порочный круг, – экспансия, дававшая императорам доступ к альтернативной, возобновляемой форме богатства и возможность получать налоги систематически, а также награждать местные элиты, не подрывая собственную власть. Следовательно, основной причиной экспансии становилось стремление сохранить централизованную власть, и для поздних империй агрессия играла куда более важную роль, чем даже для Рима. Они обе нападали на своих соседей при любом удобном случае. За девяносто лет, разделяющих приход к власти Карла Мартелла в 715 году и последние годы правления его внука, Карла Великого, армии Каролингов находились в бою постоянно, за вычетом всего пяти лет. В первой половине X века стабильный «натиск на восток» со стороны изначально герцогской династии Саксонии стал одной из ключевых причин, по которым Генриху I и его сыну Оттону I удалось победить всех соперников и стать наследниками империи Каролингов [666].

Хищническая экспансия всегда была сопряжена с грабежом, но реальной прибылью от нее становилась долгосрочная, систематическая эксплуатация. Это касалось и тех территорий, которые не были полностью покорены и сохраняли частичную автономию. Со времен Генриха I Богемия была вынуждена платить ежегодную дань, а после 950 года – оказывать военную поддержку династии. Примерно десять лет, с середины 960-х годов, великопольский князь Мешко I тоже выплачивал им дань. На земли, полностью подчиненные империи, возлагалось еще более тяжкое бремя. Успешные кампании против так называемых полабских славян (небольших групп, живших в разных регионах между Эльбой и Одером (см. карту 14) в первой половине X века) позволили Оттонидам установить девять центров сборов («городов» – их называли urbes или, как сказано в наших источниках, burgwards) к востоку от Эльбы. Они получали от славян то, что в хартиях именуется изящным эвфемизмом «ежегодные дары», часть коих разделялась между двумя священнослужителями – фаворитами Оттонидов, архиепископами Магдебургским и Мейсенским. Хартии, дарованные названным епархиям Оттоном I, закрепили за ними эти права. Но не только церковные институты получали прибыль с новых притоков материальных благ. Приграничные укрепления (которые назывались марками) в ходе этого процесса (фактически) колонизации пользовались большим успехом у вельмож Оттона – из-за дополнительных возможностей обогащения. Их распределение вызвало яростные споры среди богатых семей, когда одна ветвь получала лакомый кусочек, а другая – нет. Приграничные укрепления стали причиной раздора между братьями Германом и Вихманом Биллунгами. Герман получил важный пост и всю жизнь хранил верность Оттону; зависть вынуждала Вихмана вступать в любой враждебный императору лагерь, за что бы ни боролись «силы оппозиции» [667].