Питер Хизер - Великие завоевания варваров. Падение Рима и рождение Европы

Разумеется, хотелось бы узнать о них гораздо больше, но для середины 1-го тысячелетия имеющиеся у нас данные достаточно убедительны и подробны. Мы также получили параметры оценки других народов, приходивших на Среднедунайскую низменность и покидавших ее во времена расцвета и падения империи гуннов, и становится кристально ясно, что ни один из других народов, мигрирующих в этот период, не был такой крупной и чудовищной силой. Ни один источник не называет численности этих меньших племен, находившихся под властью гуннов, которые также вошли в Восточную Римскую империю в 460-х годах, – это люди Хормидака, Бигелиса и двоих выживших сыновей Аттилы. Однако ни у кого из них не было столь привилегированного положения, как у готов Теодориха, и многие в конечном итоге так и остались разрозненными группками, живущими близ дунайской границы Византии. Сложно представить, что хотя бы один из этих «народов» мог выставить больше тысячи, максимум 2 тысяч бойцов, а у большинства наверняка набралось бы лишь несколько сотен [319].

Крупнее этих, но все равно неспособные сравниться по численности с готами Теодориха, были объединения, появившиеся в результате поражения герулов и ругов. Вторая правдоподобная цифра приводится в источнике, повествующем о событиях, происшедших после смерти Аттилы, а конкретнее – в 549 году. Когда герулы, союзники гепидов, и их собратья, выступающие на стороне Византии, встретились в бою в том году, их армии насчитывали около полутора и 3 тысяч человек соответственно. За битвой последовал второй раскол в племени – первый, как вы помните, произошел, когда часть группы герулов, численность которой неизвестна, отправилась в Скандинавию. Вряд ли любая из групп, оставшихся на Среднедунайской низменности, отправила бы всех своих воинов сражаться за чужие интересы. До расколов и сокрушительного поражения, нанесенного герулам лангобардами, они могли собрать от 5 до 10 тысяч воинов, что почти уравнивает их с готами, подчиняющимися Амалам, – до объединения их с фракийцами. О численности ругов у нас нет точных сведений, но тот факт, что Одоакр с легкостью разбил их, говорит о том, что они были в лучшем случае силой среднего порядка в этом регионе, а их войско либо насчитывало столько же воинов, сколько было у герулов, либо немногим меньше [320].

Из всех племен, которые передвигались с места на место в этот период, сложнее всего отследить перемещения лангобардов. Они стали в конце концов господствующей силой на среднем Дунае, это ясно, однако исторический процесс, стоящий за их возвышением, от нас скрыт. Поздние источники лангобардов сообщают, что вторжение в Ругиланд, Королевство ругов, и последующая оккупация Паннонии, не говоря уже о предыдущих политических решениях, приведших их в эти края от устья Эльбы, – словом, все захватнические кампании проходили под предводительством разных королей. Так в нашем рассказе вновь появляется гипотеза вторжения. Между тем все источники тех лет намекают на то, что королевская власть в обществе лангобардов была не так уж сильна. После переселения в Италию второстепенные предводители убили короля и десять лет действовали самостоятельно, без верховного правителя. Следовательно, вполне может быть, что независимые инициативы, выдвинутые менее авторитетными вождями, сыграли важную роль в передвижениях племени, особенно на ранних этапах миграции. Как и в случае с повествованием Иордана об экспансии готов в III веке, на поздние тексты о лангобардах оказал влияние миграционный топос, который представляет все события в привычном для авторов свете – один король, один народ, одно переселение [321].

Однако лангобарды никогда не переселялись в совершенный политический вакуум – с тех самых пор, как двинулись на юг вдоль Эльбы. Поэтому к тому времени, как они оказались в землях герулов, лангобарды успели набрать немалый опыт в сражениях с другими народами. Их вторжение на территорию Среднедунайской низменности, скорее всего, по своей природе было аналогичным экспансии германцев в причерноморские регионы в III веке (см. главу 3). Сначала на новых территориях появлялись отдельные группы, многие из которых были невелики, особенно вначале, затем поток миграции набирал силу и получал способность порождать более крупные объединения в ключевые моменты – то есть для крупных сражений. Другими словами, миграция лангобардов похожа на классическую ее модель, которую можно наблюдать на примере различных групп, от готов в III веке до скандинавов в IX или буров в XIX. Успехи первых мигрантов на новых землях вели по их стопам других, и в конце концов предводители, обладавшие действительно высоким статусом, вели туда своих последователей. Нехватка исторических источников означает, что у нас нет сведений об общей численности групп, участвовавших в этих перемещениях, и, более того, мы не знаем даже о том, состояли ли они только из мужчин или же включали женщин и детей. При переселении в Италию в 560-х годах с места снимались семьями, это совершенно точно, и по крайней мере после поражения герулов в 508 году лангобарды обладали большим войском. И здесь вновь приходится предположить, что такое количество солдат невозможно было набрать из небольших профессиональных отрядов. Если так, то смешанные социальные группы играли важную роль в миграции лангобардов на всех ее этапах, исключая самые ранние.

Археологические свидетельства, связанные с переселением лангобардов, также не слишком информативны. Способом захоронения, типичным для Богемии позднеримского периода, было погребение. В конце IV и начале V века, однако, появляются кладбища с кремированными останками, очень похожие на те, которые до того обнаруживались к северу, откуда и пришли лангобарды (северное течение Эльбы, Северный Гарц, Альтмарк и районы Мекленбурга). Эти новые похоронные обряды, конечно, могли появиться из-за того, что кому-то из богемцев пришло в голову, что мертвых будет лучше сжигать. Однако мы знаем, что немало лангобардов появилось на среднем Дунае уже к концу V века, и, возможно, эти кладбища – прямое указание на пройденный ими путь [322]. Не самое надежное из свидетельств, конечно, однако, как мы уже видели, археологические находки почти никогда не предоставляют прямых доказательств миграции. Материальные культуры народов, населявших земли в северном течении Эльбы, были слишком похожи друг на друга для того, чтобы их перемещения на небольшие расстояния можно было с уверенностью установить по археологическим остаткам, поэтому нельзя сказать, откуда в Богемию пришли первые северные захватчики. И в любом случае мигрирующие группы могли принимать в свои ряды желающих со всего региона.

Вот и археологические свидетельства, обнаруженные на Среднедунайской низменности после утверждения господства лангобардов, недвусмысленно говорят об одном: в течение VI века остатки, обнаруженные в старой римской провинции Паннония, датировка которых не вызывает сомнения, распространились на те территории, где, по данным исторических источников, главной силой стали лангобарды. И, вне всякого сомнения, они напрямую связаны с королевством лангобардов. В то же время в них нет ничего, что коренным образом отличало бы их от других материалов, обнаруженных на Среднедунайской низменности, в особенности от тех, которые найдены на территориях, занятых, согласно историческим источникам, гепидами. Это не означает, что различия между соперничающими королевствами лангобардов и гепидов были несущественными. На самом деле сходство между ними показывает, что материальная культура лангобардов в VI веке развивалась по тому же пути, что и гуннская в V. Со временем она утратила свои отличительные черты и адаптировалась к среднедунайской норме, что подтверждает мысль о том, что, возможно, гунны времен Аттилы почти не оставили археологических следов потому, что быстро усвоили новые нормы материальной культуры. В случае с лангобардами изначальные захоронения кремированных останков заменяются новым обычаем закапывать тела на кладбищах более или менее ровными рядами; мертвецов укладывали по направлению к западу ( нем. Reihengräber). Лангобардские женщины облачены в те же одеяния (по крайней мере, для похоронного обряда), что и представительницы иных народов, обитающих в регионе, – по одной броши на каждом плече. Изготовленная вручную глиняная посуда со специфическими узорами, характерными для разных племен, живущих в северном течении Эльбы в раннеримский период, уступила место другой, типичной для Среднедунайской низменности. Можно упирать только на то (и это вполне укладывается в современные этнографические параллели), что определенные типы фибул стали характерными для лангобардов и гепидов, поскольку в захоронениях этих двух народов обнаружены совершенно разные модели брошей, каждая из которых получила распространение на соответствующей половине Среднедунайской низменности [323].