Салли Грин - Похитители дыма

И тут Кэтрин вспомнила. Филдинг – это же то самое место, где убили сира Освальда и схватили леди Анну. Она читала об обстоятельствах ареста, пока пыталась узнать что-либо о казнях.

Выходит, леди Анна и сир Освальд были в этом месте. Видели ли они палатки, форму и дым?

И вот тогда Кэтрин вспомнила кое-что ещё. Она возбуждённо вскочила и углубилась в библиотеку. Девушка знала, что ищет – старую любимую книгу, впервые познакомившую её с языком знаков. Нужный фолиант нашёлся, и девушка принялась быстро пролистывать страницы.

Во время казни леди Анна показала «поцелуй» своей правой рукой, совместив его с «кулаком», хотя «кулак» получился весьма посредственным, поскольку два пальца на левой руке были сломаны и не сгибались. Кэтрин тогда предположила, что всему виной сломанные пальцы. Но что, если это было не так? Что, если леди Анна показывала что-то другое?

Кэтрин нашла нужную страницу.

«Поцелуй.

Повсеместно используемый знак, делается как левой, так и правой рукой. Однако, строго говоря, этот знак означает „поцелуй“ только когда делается левой рукой, в то время как тот же жест правой означает „дыхание“. Когда „дыхание“ применяется в паре с горизонтальной раскрытой ладонью, это означает „жизнь“, в паре с вертикальной раскрытой ладонью – это означает „воздух“. В паре со сжатым кулаком – „дым“. В паре со сжатым кулаком и двумя вытянутыми пальцами это означает „демонический дым“».

Эмброуз очнулся под звуки спора.

– Мы не можем его убить. Мы должны дождаться капитана. Он знает, как поступить.

– Он прикажет нам убить его.

– Предполагалось, что мы покажем капитану, что мы можем быть организованными и дисциплинированными. С тем же успехом это может быть испытанием. В его стиле отправить сюда кого-нибудь.

При этих словах остальные затихли. Затем кто-то сказал:

– Возможно, одного из своих лучших людей.

Другой пацан засмеялся:

– Забавно бы тогда вышло, если бы мы его убили.

– Очень смешно, Фрэнк. Обхохочешься.

– Так что с ним делать-то будем?

– Свяжем его. Будем охранять. Дождёмся возвращения капитана утром.

Эмброуза потащили по песку. Пока они связывали ему запястья и лодыжки, рыцарь делал вид, будто всё ещё не пришел в себя. Они оказались на задворках большого кружка мальчишек, сидящих вокруг огня. Эмброуз узнал голос Рэшфорда, пересказывающего историю его поимки:

– Он ехал быстро. Хорошо держался в седле, прямо как будут держаться враги, по словам капитана. Но чтоб меня, Келлен погнался за ним, отметил, в какую сторону он удирает, схватил свой меч за остриё и… хотя как постоянно отмечает Фитц… – и тут все остальные подключились и хором произнесли: – «это дерево, мы не сможем заколоть их щепками до смерти».

Все засмеялись, а когда смех затих, Рэшфорд продолжил свой рассказ:

– Так вот, как я и говорил, Келлен справился с деревяшкой и метнул свой меч… это была поэзия в движении… Солдат скакал прочь, меч переворачивался в воздухе, вверх-вниз, вверх-вниз, и закончил свой полёт… прямым попаданием в затылок беглеца. Бах! И наш друг упал с лошади, словно уснул.

Послышались радостные возгласы и смех.

– Повезло тебе, что с тобой был Келлен. По большей части вы, Красные, вообще ничего метать не умеете.

Эмброуз слегка приоткрыл глаза и увидел, что в круг вокруг огня вошёл ещё один мальчишка, лет пятнадцати-шестнадцати.

– Прекрати ныть, Гаскетт. Мы выиграли последние испытания честно и справедливо.

– Ты сжульничал, Рэшфорд. Вы, Красные, всегда жульничаете.

Рэшфорд поднялся на ноги и подошёл к Гаскетту. Эмброуз не расслышал, что именно сказал лидер Красных, но закончилось всё тем, что Гаскетт оттолкнул Рэшфорда назад. Рэшфорд покачал головой и произнёс:

– Тебе нужно расслабиться. После вторжения у нас всего будет вдосталь.

Гаскетт снова толкнул Рэшфорда, что-то ему пробормотал, развернулся и ушёл прочь.

Рэшфорд показал спине удаляющейся фигуры средний палец.

– И пусть все Синие тоже идут в задницу. Членоголовые.

Эмброуз пытался найти смысл в их разговоре, но его голова раскалывалась, и всё, что он знал наверняка – ему нужно сбежать до возвращения капитана. Он закрыл глаза и сконцентрировался на ослаблении узлов на запястьях. По счастью, мальчишки вязали узлы хуже, чем метали деревянные мечи, и к тому моменту, как большинство пацанов заснуло, Эмброуз уже освободил руки и развязал ноги.

Последние бодрствующие мальчишки не обращали на него внимания. Он скользнул к кустарнику и начал медленно пробираться прочь. Оружие было при нём, но он лишился лошади. Обогнув лагерь, Эмброуз увидел свою лошадь – её стреножили и поставили вместе с остальными лошадьми, но охранявшие животных пацаны не спали и болтали друг с другом. Эмброуз свернул в сторону. Придётся идти пешком.

По словам сапожника, замшевые сапожки, которые Таш видела в прошлом месяце, «были проданы очаровательной юной леди несколько недель назад». Однако разочарование девушки продлилось очень недолго, поскольку в следующую же секунду мастер добавил: «Зато у меня есть вот эти. Только вчера закончил». И он достал с верхней полки пару изящных сапожек, бледно-серых, почти серебряных, замшевых, очень похожих на те, что хотела Таш, только у этих были более изящные шнурки, заканчивающиеся меховыми кисточками, и вместо верхней каймы с вышитым краем эти были отделаны мехом.

Таш ахнула. Это были самые прекрасные сапожки из всех, что она видела. Ремесленник держал обувку на ладони, поглаживая, будто двух новорождённых крольчат. Таш протянула руку, чтобы потрогать их, но сапожник отвернулся, прижал обувь к груди и предостерёг:

– Только не этим.

Таш посмотрела на руки. Она мыла их этим утром, но сейчас, при ближайшем рассмотрении, возможно, они не были идеально чистыми. Она хотела бы померить ботинки, но не была уверена, в каком состоянии пребывают её чулки, да и ноги тоже.

– Сколько? – спросила она вместо этого.

– Четыре кронера.

– Что? Но те, старые, стоили всего три.

А три уже были довольно абсурдной ценой за пару сапог, если учесть, что большая часть обуви не стоила больше двух.

– На эти ушло больше времени и больше меха. Они также покрыты мехом. Их цена – четыре кронера. Они всё равно скоро уйдут, учитывая, сколько здесь народу собралось на ярмарку. Но я пойму, если тебе такая покупка не по карману.

– По карману. Просто у меня деньги не с собой. Вы можете отложить их для меня? Я вернусь за ними позже.

– Отложить их? Другими словами, не продавать до тех пор, пока ты не вернёшься померить их позже, заляпаешь своими грязными руками и затем скажешь, что они тебе не нравятся? Или, что ещё вероятнее, вообще не вернёшься?