Анджей Сапковский - Час Презрения

Хозяин усердно закивал.

– Может также случиться, – минуту спустя продолжил белоголовый, – что о судьбе этих паршивцев тебя станут расспрашивать их дружки либо товарищи. Этим скажешь, что их покусал Волк. И добавь, чтобы почаще оглядывались. Однажды, оглянувшись, они увидят Волка.

Когда три дня спустя Аплегатт добрался до ворот Третогора, было уже далеко за полночь. Он обозлился, потому что проторчал перед рвом и надорвал себе горло – стражники спали мертвецким сном и долго не открывали ворот. Чтобы полегчало, он принялся проклинать их аж до третьего колена. Потом с удовольствием слушал, как разбуженный начальник вахты пополняет его упреки новыми красочными деталями и пожеланиями в адрес кнехтовых матерей, бабок и прабабок. Разумеется, о том, чтобы ночью попасть к королю Визимиру, нечего было и мечтать. Впрочем, это оказалось Аплегатту только на руку – он рассчитывал проспать до зари, до утреннего колокола, но ошибся. Вместо того чтобы указать гонцу место для отдыха, его без проволочек проводили в кордегардию. В комнате ожидал не ипат, а другой человек, толстый и заносчивый – Дийкстра, доверенное лицо короля Редании. Дийкстра – гонец знал об этом – был уполномочен выслушивать сведения, предназначенные исключительно королю. Аплегатт вручил ему письма.

– Устное послание есть?

– Есть, милостивый государь.

– Выкладывай.

– «Демавенд – Визимиру, – выложил Аплегатт, прищуриваясь. – Первое: ряженые будут готовы во вторую ночь после июльского новолуния. Присмотри, чтобы Фольтест не подвел. Второе: Сбор Мудрил на Танедде я личным присутствием не почту и тебе не советую. Третье: Львенок мертв».

Дийкстра слегка поморщился, побарабанил пальцами по стеклу.

– Вот письма королю Демавенду. А устное послание… Слушай хорошо, запомни точно. Передашь своему королю слово в слово. Только ему. Никому больше. Никому, понял?

– Понял, милостивый государь.

– Сообщение такое: «Визимир – Демавенду. Ряженых остановить обязательно. Кто-то предал. Пламя собрал армию в Доль Ангре и ждет предлога». Повтори.

Аплегатт повторил.

– Хорошо, – кивнул Дийкстра. – Отправишься, как только взойдет солнце.

– Я пять дней в седле, милостивый государь. – Гонец потер ягодицы. – Поспать хотя бы до полудня… Позволите?

– А твой король Демавенд сейчас спит по ночам? А я сплю? За один только этот вопрос, парень, тебе следовало бы дать по морде. Перекусишь, потом немного передохнешь на сене. А на заре отправишься. Я велел дать тебе породистого жеребца, увидишь, скачет как вихрь. И не криви рожу. Возьми еще мешочек с экстрапремией, чтобы не болтал, мол, Визимир скупердяй.

– Премного благодарен.

– В лесах под Понтаром будь внимателен. Там видели «белок». Да и обычных разбойников в тех краях хватает.

– Ну, это-то я знаю, милостивый государь. Знаете, что я видел три дня тому…

– И что ж ты видел?

Аплегатт быстро пересказал события в Анхоре. Дийкстра слушал, скрестив на груди огромные ручищи.

– Профессор… – задумчиво сказал он. – Хеймо Кантор и Коротышка Йакса. Убиты ведьмаком. В Анхоре, на тракте, ведущем в Горс Велен, то есть в Танедд, к Гарштангу… А Львенок мертв?

– Что вы сказали, господин?

– Ничего. – Дийкстра поднял голову. – Во всяком случае, не тебе. Отдыхай. А на заре – в путь.

Аплегатт съел, что подали, полежал немного, от усталости даже не смежив глаз, и перед рассветом уже был за воротами. Жеребчик действительно оказался хорош, но норовист. Аплегатт не любил таких коней.

Спина между левой лопаткой и позвоночником дико чесалась, не иначе блоха укусила, пока дремал в конюшне. А почесать не было никакой возможности.

Жеребчик заплясал, заржал. Гонец дал ему шпорой и послал в галоп.

Время торопило.

– Gar’ean, – прошипел Каирбр, выглядывая из ветвей дерева, с которого наблюдал за большаком. – En Dh’oine evall a straede!

Торувьель поднялась с земли, схватила пояс с мечом, препоясалась и носком ботинка ткнула в бедро Яевинна, который дремал рядом, в яме из-под вывороченного дерева. Эльф вскочил, зашипел, обжегшись о горячий песок, на который оперся рукой.

– Que suecc’s?

– Конник на дороге.

– Один? – Яевинн поднял лук и колчан. – Эй, Каирбр, всего один?

– Один. Подъезжает.

– Прикончим. Одним Dh’oine меньше.

– Успокойся, – схватила его за рукав Торувьель. – Зачем? Наше дело разведать – и к бригаде. Зачем убивать штатских на дорогах? Разве так борются за свободу?

– Именно так. Отодвинься.

– Если на дороге останется труп, первый же патруль поднимет шум. Армия начнет охоту. Прикроют броды, нам будет сложнее перейти на другой берег!

– Здесь мало кто ездит. Пока труп обнаружат, мы будем далеко.

– Верховой тоже уже далеко, – бросил с дерева Каирбр. – Надо было не трепаться, а стрелять. Теперь не достанешь. Тут добрых двести шагов.

– Из моей-то шестидесятифунтовки? – Яевинн погладил лук. – Тридцатидюймовой флейтой? К тому же тут не двести шагов. Самое большее – сто пятьдесят. Mire, que spar aen’kee.

– Перестань, Яевинн…

– Thaess aep, Toruviel.

Эльф повернул шапку так, чтобы ему не мешал прикрепленный к ней беличий хвост, быстро и сильно, до уха, натянул тетиву, прицелился и выстрелил.

Аплегатт ничего не услышал. Это была стрела с желобком вдоль стержня для увеличения жесткости и уменьшения веса, специально снабженная длинными узкими серыми перьями. Тройной острый как бритва наконечник врезался гонцу в спину между лопаткой и позвоночником. Острия были расположены под углом – вонзаясь в тело, наконечник повернулся словно винт, рассекая мышцы, разрывая кровеносные сосуды, круша кости. Аплегатт повалился грудью на шею коня и сполз на землю, словно мешок шерсти.

Песок на дороге был горяч, раскален солнцем так, что от него шел пар. Но гонец этого уже не почувствовал. Он умер мгновенно.

Сказать, что я ее знал, было бы преувеличением. Думаю, кроме ведьмака и чародейки, никто ее не знал по-настоящему. Когда я увидел ее впервые, она не произвела на меня особого впечатления, даже несмотря на довольно необычные сопутствующие обстоятельства. Я знавал людей, утверждавших, будто сразу, с первой же встречи они ощущали дыхание смерти, исходящее от этой девочки. Мне она показалась совершенно обыкновенной, хотя я и знал, что обыкновенной-то она как раз и не была, – поэтому я настойчиво пытался усмотреть, обнаружить, почувствовать в ней необычность. Но ничего не заметил и ничего не почувствовал. Ничего, что могло стать сигналом, предчувствием либо предвестником позднейших трагических событий. Причиной которых была она. И тех, которые вызвала сама.