Анджей Сапковский - Час Презрения

Шаги утихли в отдалении.

Подсвечники у зеркала стояли неровно. Чародейка подровняла их, поправила салфетку так, чтобы угол оказался точно посредине, симметрично четырехугольным подставкам подсвечников. Сняла с рук золотые браслеты и ровненько положила их на разглаженную салфетку. Глянула критично, но не нашла ни малейшего изъяна. Все лежало ровно, аккуратно. Как и должно было лежать.

Она отворила ящик комода, вынула из него короткий стилет с костяной ручкой.

Лицо у нее было гордое и неподвижное. Мертвое.

В доме стояла тишина. Такая тишина, что можно было услышать, как на столешницу падают лепестки увядающего тюльпана.

Красное как кровь солнце медленно опустилось на крыши домов. Тиссая де Врие села на стоящее у стола кресло, задула свечи, еще раз поправила лежащее поперек письма перо и перерезала себе вены на обеих руках.

Утомление от полного дня езды и впечатлений дало о себе знать. Лютик проснулся и понял, что заснул, скорее всего захрапел на полуслове во время рассказа. Пошевелился и чуть не скатился с кучки веток – Геральта уже не было рядом, и он не уравновешивал подстилки.

– Так на чем… – Лютик откашлялся, сел. – На чем же я вчера остановился? Ага, на чародеях… Геральт? Где ты?

– Здесь, – отозвался ведьмак, едва различимый в темноте. – Продолжай. Ты собирался сказать об Йеннифэр.

– Послушай. – Поэт точно знал, что о названной персоне не имел ни малейшего намерения упоминать даже мимоходом. – Я, верно, ничего…

– Не ври. Я тебя знаю.

– Если ты меня так хорошо знаешь, – занервничал трубадур, – то на кой ляд добиваешься, чтобы я говорил? Зная меня как фальшивый шелонг, ты должен знать также, почему я промолчал, почему не повторяю дошедших до меня сплетен! Ты должен был бы додуматься, что это за сплетни и почему я хочу тебя от них избавить!

– Que suecc’s? – Одна из спящих рядом дриад вскочила, разбуженная его возбужденным голосом.

– Прости, – тихо сказал ведьмак. – Ты тоже.

Зеленые фонарики Брокилона уже погасли, лишь немногие еще слабо тлели.

– Геральт, – прервал молчание Лютик. – Ты всегда утверждал, будто стоишь в стороне, будто тебе все едино… Она могла поверить. И верила, когда вместе с Вильгефорцем начала эту игру…

– Довольно, – прервал Геральт. – Ни слова больше. Когда я слышу слово «игра», мне хочется кого-нибудь убить. Давай свою бритву. Надо же наконец побриться.

– Сейчас? Еще темно…

– Для меня никогда не бывает темно. Я – монстр.

Когда ведьмак вырвал у него из руки кошелек с туалетными принадлежностями и направился к реке, Лютик почувствовал, что сонливость как рукой сняло. Небо уже начинало светлеть. Поэтому он отошел в лес, осторожно проходя мимо спящих, прижавшихся друг к другу дриад.

– Ты к этому причастен?

Он вздрогнул и обернулся. У опирающейся о ствол дриады волосы серебрились, это было видно даже в утреннем полумраке.

– Отвратительная картинка, – сказала она, скрещивая руки на груди. – Человек, который все потерял. Знаешь, певун, это любопытно. В свое время мне казалось, что всего потерять нельзя, что всегда что-то, да остается. Всегда. Даже во времена презрения, когда наивность может отыграться самым чудовищным образом, нельзя потерять все. А он… Он потерял несколько кварт крови, возможность нормально ходить, частично власть над левой рукой, ведьмачий меч, любимую женщину, чудом найденную дочь, веру… Но, подумала я, но ведь что-то должно было у него остаться? Я ошибалась. У него уже нет ничего… Даже бритвы.

Лютик молчал. Дриада не шелохнулась.

– Я спросила, ты причастен к этому? – продолжила она после недолгого молчания. – Но, видимо, спросила напрасно. Конечно, причастен. Ты же его друг. А если у тебя есть друзья и все-таки ты все теряешь, значит, виноваты друзья. В том, что сделали, и в том, чего не сделали. В том, что не знали, что следует сделать.

– А что я мог? – шепнул он. – Что я мог сделать?

– Не знаю.

– Я сказал ему не все…

– Это так.

– Я ни в чем не виноват.

– Виноват.

– Нет! Нет! Я не…

Он вскочил, раскидывая ветки лежанки. Геральт сидел рядом, растирая лицо. От него шел аромат мыла.

– Не виноват? – холодно спросил он. – Интересно, что тебе приснилось? Что ты – лягушка? Успокойся. Ты не лягушка. Что ты – олух? Ну, в таком случае это мог быть провидческий сон.

Лютик оглянулся. Они были на поляне совершенно одни.

– Где она… Где они все?

– На опушке. Собирайся. Тебе пора.

– Геральт, я только что разговаривал с дриадой. Она говорила на всеобщем без всякого акцента и сказала мне…

– Ни одна из этой группы не говорит на всеобщем без акцента. Тебе приснилось, Лютик. Это Брокилон. Тут многое может присниться.

На опушке их ожидала одинокая дриада. Лютик узнал ее сразу – это была та, с зеленоватыми волосами, которая ночью приносила им свет и уговаривала его спеть еще. Дриада подняла правую руку, приказывая остановиться. Левой она держала лук со стрелой на тетиве. Ведьмак крепко сжал трубадуру руку.

– Что-то случилось? – шепнул Лютик.

– Да. Стой тихо, не шевелись.

Плотный туман, заполняющий пойму Ленточки, заглушал голоса и звуки, но не настолько, чтобы Лютик не услышал плеск воды и похрапывание лошадей. Реку переходили конные.

– Эльфы, – догадался он. – Скоя’таэли? Бегут в Брокилон, верно? Целая бригада…

– Нет, – проворчал Геральт, всматриваясь в туман. Поэт знал, что зрение и слух ведьмака невероятно чувствительны, но не мог угадать, оценивает ли он сейчас слухом или же зрением. – Не бригада. То, что осталось от бригады. Пятеро или шестеро конных, три лошади без седоков. Стой здесь, Лютик. Я иду туда.

– Gar’ean, – предостерегла зеленоволосая дриада, поднимая лук. – N’te va, Gwynbleidd! Ki’rin!

– Thaess aep, Fauve, – неожиданно резко ответил ведьмак. – M’aespar que va’en ell’ea? Пожалуйста, стреляй. А если нет, то замолчи и не думай меня запугать, потому что меня запугать нельзя. Я должен поговорить с Мильвой Барринг и поговорю, независимо от того, нравится тебе это или нет. Останься, Лютик.

Дриада опустила голову. Лук тоже.

Из тумана проступили девять лошадей, и Лютик увидел, что действительно только на шести из них сидели наездники. Заметил он и фигурки дриад, появившихся из зарослей и направлявшихся навстречу, заметил, что трем наездникам пришлось помогать слезть с лошадей и поддержать, чтобы они могли дойти до спасительных деревьев Брокилона. Другие дриады, словно привидения, промчались по бурелому и береговому откосу и исчезли во мгле, затягивающей Ленточку. С противоположного берега раздался крик, ржание, плеск воды. Поэту почудилось, что он слышит свист стрел. Впрочем, уверен он не был.

– За ними гнались… – проворчал он.

Фаувэ повернулась, держа руку на луке седла.