Роберт М. Вегнер - Сказания Меекханского пограничья. Восток – Запад

Он кивнул:

– Понимаю.

– Конь Леи зовется кан’нор . – Она снова повернулась в сторону круга. – И это вовсе не кличка, но название определенного типа животного, что бегает быстрее прочих зверей. На языке арениров кан’нор означает духа-молнию. Такой конь не принадлежит ни к одной породе, он может оказаться как тяжелым полугарисом, так и длинноногим канейем, и его невозможно распознать на первый взгляд. Уверенно можно сказать одно. Если он за кем-то гонится – будет лететь, словно ветер, понесется быстрее своего противника и никогда не проиграет. Никогда. Разве что пара таких коней встретятся во время гонки.

– И что тогда?

– Тогда они несутся карьером, пока у одного из них не разорвется сердце. Но даже тогда он умирает счастливым – как говорят.

– Ты много болтаешь, лучница.

– Я не первый раз слышу это, чародей.

Кони вырвались из-за поворота. Впереди мчалась серая молния, поднимая изрядное облако пыли и с каждым ударом копыт отрываясь от остальных. Если в этой гонке некто и был гончей, то отнюдь не солдатские лошади. Конек Леи промчался мимо линии, и на миг казалось, что полетит дальше в степь. Девушке с немалым трудом удалось перевести его в галоп, потом в рысь и повернуть. Конек шел боком, явно не хотел слушаться узды и успокоился, лишь когда кавалеристы остановились, пройдя линию. Он знал, что выиграл.

Все солдаты таращились на животное, которое еще несколько минут назад тянулось, опустив голову и дыша настолько тяжело, будто вот-вот готовилось пасть. Теперь мышастый жеребчик задрал хвост кверху, гордо вскинул голову и шагал так, словно дефилировал перед императорской трибуной.

– Мошенник!

Кайлеан даже подскочила, услышав этот голос. Аберлен-гон-Саве шел в сторону ее кха-дара и размахивал руками. Красные пятна на щеках наверняка выступили не только из-за вина.

– Ты специально подсунул мне под нос эту клячу, чтобы я ее выбрал! Ты приказал девушке притворяться, что ее конь едва-едва стоит! Ты мошенник, Ласкольник!

Командир повернулся в сторону генерала и сложил руки на груди. Она знала этот жест, а еще лучше знала выражение, которое появилось на лице Ласкольника. Кха-дар был уже не раздражен, а зол.

– Я говорил тебе, Аберлен, что это плохой выбор. Ты не слушал.

Командир Седьмого прищурился.

– Генерал гон-Саве, прошу, – процедил он.

– Генерал, – согласился Ласкольник, стиснув рот в узкую щель. – Мое вино. Прошу.

А она-то была готова поспорить, что пятна на щеках не могут покраснеть сильнее.

– Ты, кажется, позабыл, что ты уже не в армии. – Аберлен-гон-Саве не столько проговорил это, сколько прохрипел. – Через три дня ты можешь получить свое вино в Лифреве. А сейчас забирай эту банду и возвращайся в свою дыру, Ласкольник.

После этих слов установилась тишина. Солдаты глядели на своего командира молча, некоторые – с искренним удивлением, а некоторые и хмуро. Ведь стоял перед ними Генно Ласкольник. Кайлеан засомневалась: если бы сейчас ее кха-дар захотел отвесить пощечину командиру полка, хоть один кавалерист попытался бы его сдержать?

Но Ласкольник только отвернулся, будто офицер перестал для него существовать, и свистнул на пальцах. Седой жеребец послушно подбежал к нему, кха-дар вскочил в седло и осмотрелся, старательно избегая встречаться взглядами с солдатами.

– Собираемся, – сказал он тихо и сразу двинулся вниз по склону холма. Кавалеристы опускали головы, когда он проезжал мимо.

Кайлеан взглянула на чародея, внезапно разъярившись, словно это он был виновен в поведении своего командира.

– Через три дня в Лифреве я стану ждать двенадцать бутылок вина, маг. И лучше, чтобы они там оказались, господин офицер.

Она двинулась к Кошкодуру, который уже держал ее коня. Торин приветственно фыркнул и попытался боднуть ее лбом. Она уклонилась и, как была, в нищенских лохмотьях, вскочила в седло.

Ты уже не офицер, осмелился сказать этот… этот проклятущий карлик, обращаясь к человеку, который обедал с самим императором, а во время битвы за Меекхан вел в бой тридцать тысяч имперской конницы! И он – отправил Генно Ласкольника прочь, как отправляют прочь мальчика на побегушках.

Кайлеан стиснула вожжи в кулаках.

Охотней всего она вогнала бы в кого-нибудь стрелу. Прямо в багровую от ярости морду.

Отдых ждал их в Малом Биндере, заставе, расположенной на половине дороги между Лифревом и Маконенном. До одного и другого города было ровнехонько сорок миль, с точностью до нескольких ярдов. Так во времена, когда империя добралась до этой земли, меекханские военные укрепляли границу. Они брали карту, отмеряли на ней расстояние и, поставив точку, говорили: «Здесь будет застава, форт, крепость». А потом строили. Часто никто не задумывался, стоит ли ставить укрепление в том или ином месте, как не задумывался и о том, что расстояние на карте – не то же самое, что путь, который надо преодолеть в реальности. Впрочем, в том, чтобы поступать так, был смысл – после строительства крепости ее соединяли с сетью каменных дорог, мощенных согласно наилучшим традициям имперской инженерии и прямых, словно стрела.

Но в любом случае сейчас у них была проблема. Если до Маконенна сорок миль вели ровнехонькой степью, то между Малым Биндером и Лифревом тянулась территория, перепаханная оврагами и разной высоты холмами. Сорок миль по карте на самом деле превращались в добрых шестьдесят. К тому же в последнюю войну дорога к Лифреву в нескольких местах была серьезно повреждена, но никто не желал восстанавливать ее во времена, когда Меекхан привлек для охраны своих северо-восточных границ отряды конницы: та ведь в схватках с кочевниками не использовала дорог. А чаардану пришлось уходить как можно быстрее, что означало – они никак не избежат ночлега под открытым небом.

А влезли они во все это, поскольку кха-дар не смог отказать в просьбе нескольким знакомым.

Уже пару месяцев Меекхан собирал на северо-восточной границе значительные силы. Однако были это не просто маневры войск, из-за которых солдатам не удается скучать в казармах, но нечто большее. И это нечто большее приводило к тому, что торговые пути почти обезлюдели, цены на муку и вино пошли вверх, а люди потянулись в большие города. В воздухе запахло войной.

Когда начали укреплять приграничные гарнизоны, а в полузаброшенные заставы снова направили войска, Кайлеан решила, что это результат их ночной схватки с а’кеером Молний. В конце концов, не слишком-то часто случается, чтобы личная гвардия Отца Войны напала на меекханский город, и при этом открыто, неся собственные знаки, а значит, империя решила-таки ответить военной демонстрацией, ибо даже тот факт, что в дело были замешаны Помётники, не оправдывал такого нападения.