Роберт М. Вегнер - Сказания Меекханского пограничья. Восток – Запад

Если бы внезапно разорвалась завеса Мрака и сильнейшие демоны Нежеланных явились меж ними, не сумели бы произвести большего эффекта. Кайлеан почувствовала, как у нее отвисает челюсть.

– Я, – повторил Ласкольник, словно не заметив их реакции, – заговорил с первым конем, когда мне исполнилось шесть. А он заговорил со мной. Назвал меня двуногим жеребенком и позволил сесть на себя. Это был жеребец моего отца, черный, как смола, огромный, словно дом. Боевой конь с душой воина, и моя мать чуть сознание не потеряла, когда увидела меня у него на спине. А мой талант развивался. Я мог ощутить, где находятся все кони на расстоянии нескольких миль. Для командира кавалерии это умение – важнее зрения. Я могу оседлать и сесть на любого коня, а с некоторыми – могу еще и поболтать. Я – Говорящий-с-Конями. И нынче, сейчас, я распускаю чаардан Ласкольника.

Тишина взорвалась криками. Кайлеан почувствовала, как подгибаются под ней ноги.

– Нет! – Голос Ласкольника был как удар саблей. – Тихо!

Они замолчали – неохотно и хмуро.

– Чаардан – это воюющий род. Он не может вырастать изо лжи, а я обманывал вас с самого начала. С мига, когда я принял клятву первого из вас. И из-за этой лжи в прошлую осень погибла женщина, Вее’ра, жена кузнеца, которую я уважал как свою сестру. – Кайлеан почувствовала на себе взгляд Ласкольника. – Вы все об этом слышали. На них напали не бандиты, а имперские Гончие. А скорее, наемники, посланные Псарней. Я знаю только, что нечто произошло на Юге. Вторая Гончая империи погибла в Крысином замке, и вспыхнула война между внешней и внутренней разведками. Гончие откуда-то узнали о моем договоре с Крысами. Уже льется кровь, трупы плывут реками, люди выходят из домов, и след их теряется – и это только начало. Если чаардан Ласкольника продолжит ездить по степям – он станет целью. Они начнут охотиться на вас, словно на волков.

Он замолчал. Кайлеан обвела всех глазами. Взгляды ответные были разными: внимательными, дикими, дерзкими и ироничными. Все говорили одно: «Пусть охотятся, нам-то что? Или у нас нет клыков?»

Ласколькник тоже их видел.

– Это не игра со степными бандитами, дети, – вздохнул он. – Война разведок – грязная война, это отрава в бокале и нож в спину, фальшивые обвинения и чары, наполняющие легкие кровью. Крысы утвеждают, что они не виноваты, что это не они убили ту Гончую. Не знаю, как оно было, но это не имеет значения. Я – с ними, поскольку сны, что пришли ко мне ночью в том селе, куда важнее. И я буду с империей, поскольку не уничтожу собственными руками то, что оборонял половину жизни. Потому что я – ублюдок по рождению, но ношу имперскую синь и зову императора по имени. Понимаете?

Они кивали.

– Верданно желают вернуть свою возвышенность. Вы об этом знаете. Сплетни – быстрее ветра. А я поклялся, что помогу им. Причем так, чтобы империя от этого выиграла.

– Как, кха-дар? – вырвалось у нее.

– Два месяца назад я попросил, чтобы нашли дорогу через Олекады. Я слышал о неких беглецах с возвышенности, о верданно, преодолевших горы. И Горная Стража, которой там нынче полно, такую дорогу нашла. Потому мы отправим Фургонщиков на север, вдоль западных отрогов Олекад. Официально – согласно императорскому указу, чтобы убрать их с границы степей и не провоцировать се-кохландийцев. А потом они поднимут бунт и перейдут через горы прямиком на возвышенность. Наши немногочисленные силы не сумеют их сдержать. Возможно, верданно отправятся прямиком на смерть, но у них все равно будет лучший шанс, чем пытайся они пробиться через степи. И нет, я не пошлю их туда с завязанными глазами. Старшие лагерей осознают риск и принимают его. Знают, что, если они покинут империю, могут рассчитывать лишь на собственные силы. Но если мы не пошлем их через горы, весной нам придется штурмовать их лагеря. А я не хочу гражданской войны на границе.

Он замолчал, словно исчерпав все силы. Кайлеан давно не слышала, чтобы он столько говорил за раз.

– Я выбрал вас, – продолжил он тихо, – не только тех, кто умеет делать нечто, запрещенное Кодексом, но и остальных, каждого отдельно, потому что каждый обладает чем-то уникальным. Нияр сражается топором, словно демон, Ландех стреляет лучше, чем даже Кайлеан, Верия идет по следу, как никто другой. Но не в этом дело, вернее – не только в этом. Каждому из вас я бы, не раздумывая, доверил собственную жизнь. За последние месяцы мы стали лучшим отрядом, каким мне доводилось командовать. Вы истинный чаардан – не по имени, а по духу. Знаете, о чем я говорю? Вы носите щиты, чтобы прикрывать товарищей, так говорят в степях, и нет лучшего определения для того, чем вы стали. А потому я не подставлю вас под клыки Гончих. Завтра я официально оглашу, что распустил чаардан. Слух пойдет в мир, словно вишневая косточка, – и посмотрим, что из нее вырастет.

Он улыбнулся.

Установилась тишина, словно никто не знал, что теперь делать. Так вот просто? Вошли сюда как чаардан, а выйдут горстью сабель для найма? Это…

– Да воткни ты свою башку в конский зад, генерал. – Голос был настолько тихим, что сперва она его не узнала. Файлен выступил на середину круга, свеча, которую он держал, дрожала так, что казалось, будто вот-вот погаснет. И все же он продолжил: – Чаардан – это чаардан. Род. Единственный, какой можешь выбрать ты, и единственный, какой может выбрать тебя. – Он набрал воздуха. – Я, Файлен-эна-Кловер, клянусь на пламени в этой руке, что признаю Генно Ласкольника своим кха-даром, несмотря на все, что принесет для меня и для него судьба. И всякий, кто назовет его кха-даром, будет мне братом.

– Или сестрой, – вмешалась Дагена с безумной, радостной улыбкой на лице. – Эта присяга о вхождении в род – из моего племени, произноси ее как до́лжно, дурачок.

– Или сестрой, – кивнул Файлен. – Мой шатер будет его шатром, мой конь – его конем, мой щит – его щитом. Ни кровь, ни огонь, ни вода, ни земля, ни железо не встанут между нами. Это услышало пламя, и пусть останется в нем записано.

Задул свою свечу.

– Файлен?

– Слушаю, кха-дар?

– Ты не можешь…

– Я, Дагена Оанитер из рода Вегайн племени Геарисов, клянусь на пламени в моей руке…

Кайлеан слушала слова клятвы, этого странного, возникшего под воздействием обстоятельств обычая, оказавшегося смесью меекханской клятвы на пламени и геарисской клятвы принятия в род, и чувствовала, как нечто трепещет и рвется из нее наружу.

«Нам это нужно, – думала она, – нам, детям разных племен, воспитанным в разных обычаях, обученным разным истинам. Нам нужны общие ритуалы, общие обряды, иначе мы никогда не сумеем жить вместе. Наши народы некогда вели войны, приносили и нарушали клятвы, сражались – рядом либо друг против друга. А мы стоим здесь вместе, объединенные лишь обычаем, принесенным с запада империей и с востока кочевым племенем, и наново выковываем свою самость. Кха-дар, чаардан, амрех, Открытие. Каждое из слов происходит из иного языка, но все их мы используем, словно те – наши родные. И связываем друг друга новыми обычаями, сплетая воедино старые. Мы уже не меекханцы, геарисы, полукровки верданно или прочие племена и народы – мы лишь чаардан Ласкольника. Даже если тот этого не желает.