Array Антология - Зеленый рыцарь. Легенды Зачарованного Леса (сборник)

Большинство биографов Равеля обходят молчанием его отрочество и начинают сразу с учебы в Парижской консерватории. Некоторые упоминают, что он был слабым и болезненным ребенком. Его отец происходил из Швейцарии, а мать – из баскской деревни на границе с Испанией. То, что родители любили и всячески поддерживали сына, бесспорно.

Вот так, опираясь на эти скудные сведения, я и выстроил сюжет рассказа. Я постарался перенести на бумагу ту любовь, которую знал Равель в детстве. Постарался, чтобы в рассказе зазвучала музыка. И, наконец, я позволил пагодам, этим милым существам, выйти на свет из своих древних лесов.

Эта история из детства музыканта, конечно, вымышленная, однако семья Равель до сих пор владеет поместьем Мориса в Рамбуйе близ Парижа.

Билл Льюис– поэт, мастер перформанса и сторителлинга (устного сказительства). Он родился в семье рабочих в графстве Кент, Англия. На настоящий момент его библиография включает сборники «Rage without Anger», «The Wine of Connecting», «The Intellect of the Heart», «Shattered English», «Leaving the Autoroute» и «Beauty Is the Beast».

Льюис – один из основателей поэтической группы «Medway Poets» и международного художественного движения «Stuckists». Его перформансы и вечера сторителлинга с успехом проходили в Европе, Северной и Южной Америке. Стихотворения Льюиса публиковались в различных журналах и антологиях «The Year’s Best Fantasy and Horror» («Лучшее за год: Мистика. Магический реализм. Фэнтези»). Также он преподает в центрах дополнительного образования, школах и тюрьмах, видя свою миссию в распространении поэзии и художественного искусства во всех слоях общества.

Сейчас Билл Льюис проживает в городе Чатем в графстве Кент.

Многие мои стихи вдохновлены мифологическими мотивами – и, конечно, я не мог пройти мимо образа Зеленого человека. Конкретно это стихотворение появилось благодаря резным фигурам и лицам, которые украшают некоторые здания елизаветинской эпохи в Кентербери. Я нередко задумывался, какие из них сделаны из переработанных материалов, некогда принадлежавших более старым домам. Например, средневековая церковь в деревне, где я родился и вырос, сохранила фрагменты деревянной отделки и украшений, которые восходят еще к римским временам. Как любил повторять мой отец: «Христианское настоящее стоит на плечах языческого прошлого».

В день казни Морена Кургана в решетчатое окно его темницы залетел ворон. Морен скрючился на гнилой соломе, служившей ему постелью, весь в ранах и кровоподтеках, которые получил по приказу короля. Кургана избивали дубинами и пытали каленым железом, принуждая силой молиться чуждому богу, но после каждого удара он лишь сплевывал кровь. Жизнь ему сохраняли только для того, чтобы в назначенный час оборвать ее не в пыточных застенках, а на плахе.

Морен еле заметно улыбнулся разбитыми губами, узнав посланника лесной ведьмы.

Птица просунула голову меж оконными прутьями и выронила маленький шарик, с глухим стуком упавший на каменный пол.

– Съешь его, – прокаркал ворон. Потом он взмахнул крыльями и улетел.

Курган протянул руку ему вслед, будто молил забрать с собой, – и на мгновение ощутил, словно и впрямь устремился прочь из темницы, взмыл к небесам и теперь во весь дух несется к прохладной зелени леса.

По лестнице разнеслось эхо тяжелых солдатских шагов и лязг ключей в связке надзирателя.

Руки и ноги Кургана были сломаны и нещадно болели. Он с трудом поднялся на четвереньки и медленно пополз по выщербленным камням к подарку ведьмы. Морен поднял его с пола и в тот же миг услышал, как рассмеялись солдаты и повернулся в замке ключ.

В ладони Кургана лежало округлое зеленоватое семечко, каких он раньше не видел.

Дверь с надсадным скрипом открылась.

Как и рот Морена.

Солдаты хлынули в камеру.

Семечко натужно протиснулось в горло Кургана.

Морену привиделся свежий летний день в ивняке, где он впервые поцеловал жену. Она прогуливалась под шелест листьев, и когда солдат окликнул его по имени, Морен услышал ее голос.

Кургана подхватили под локти и вздернули на ноги.

Внезапно он обнаружил, что боль чудесным образом исчезла. В лязге ключей ему послышался смех дочери, и Морен тоже засмеялся.

Его поволокли к выходу.

Властное лето снаружи уже перевалило за середину. Солнечный жар окутал Морена, словно живительная вода. Он вспомнил, как стоял под водопадами в священном сердце леса.

Казалось, для человека, обреченного на смерть, Курган улыбался слишком безмятежно.

Кто-то из солдат в сердцах ударил его в спину плоской стороной меча.

Удар показался Морену дружеским шлепком от соратника, лучника Локуша.

Курган забыл, что Локуш – как и почти все его люди – погиб не более недели назад на том же самом поле, куда теперь волокли его самого.

К месту казни собрался весь королевский двор, от рыцарей до слуг.

Для Кургана каждый обернулся зеленеющим деревом, а их голоса – шелестом ветра в полуденной чаще.

Он возвращался в лес.

Дубы, тополя и тисы освобождали дорогу, чтобы поприветствовать его.

Заключенного доставили к подножию трона и поставили на колени.

– Почему он улыбается? – нахмурился король Пий Благочестивый, с упреком глядя на солдат. – Зачитайте список обвинений, и покончим с этим.

Паж выступил вперед и развернул длинный свиток.

Пока присутствующие заслушивали монотонный перечень преступлений – подстрекательство к мятежу, убийство, предательство, – сам Курган внимал ведьме, певшей прекрасное заклинание.

В середине списка королева наклонилась к Пию и прошептала:

– Ваше величество, он зеленеет.

Кожа заключенного и впрямь потемнела до цвета темного нефрита.

– Добейте его раньше, чем он умрет, – приказал король, прервав пажа.

Солдаты опустили голову Морена на плаху.

Из свиты вышел высокий рыцарь в блестящей красной броне.

Он подошел к осужденному и обнажил меч.