Корнелия Функе - Золотая пряжа

Но почему она не очнулась? Ему следовало бы лучше о ней заботиться, любить ее…

Мужчина на скамейке весело прищурил глаза, как будто развлекался тем, что читал его мысли. Он так и не представился.

Ах, если бы… Образцовый сын, брат, любовник. Уилл Бесшабашный, ты – чистая доска, на которой всяк малюет что хочет.

Что с тобой, Уилл? Ты хочешь чего-то другого, Уилл?

– Присядь. – Незнакомец подвинулся.

Уилл медлил. Ему нужно назад, к Кларе.

– Садись, Уилл. – Голос мужчины звучал ласково, словно в лицо вдруг пахнуло теплым ветерком, и в то же время не оставлял места для возражений. – Я хочу кое-что тебе предложить.

Мимо, шатаясь, проковылял пьяный. Мужчина и женщина целовались на автобусной остановке. Вот она, настоящая любовь.

– Сожалею, но мне нужно в больницу, – ответил Уилл. – Моя девушка…

– Ах да… – перебил его незнакомец. – Но мое предложение касается именно ее.

Мужчина раздраженно хлопнул по скамье, и все вокруг – грязный тротуар, усталые лица, кофейня на углу – вдруг показалось Уиллу каким-то нереальным.

Он опустился на край скамейки. Блеснувший в ухе мужчины красный камешек показался ему знакомым.

– Полагаю, ты уже пытался разбудить ее поцелуем? Это редко срабатывает. – Незнакомец вытащил из внутреннего кармана серебряный портсигар. – Сонный укол – древнейший колдовской трюк. Простой и надежный. Надеюсь, брат предупреждал тебя и твою подругу. Ты отверг подарок Феи – кожу из священного камня. Бессмертные такого не прощают. И поскольку она сама сделала тебя неуязвимым… – Сигарета, которую зажег незнакомец, была такой же белой и тонкой, как его пальцы, по шесть на каждой руке. Вся эта ночь – привет из Зазеркалья. – Феи любят играть чужими судьбами, Уилл. Я даже не о пресловутых приворотных зельях. Мы оба понимаем, о чем я: смертный сон, каменная кожа, тюрьма в стволе дерева… – Зажигалка, которую он сунул в карман пиджака, тоже была серебряной. – Но на этот раз не брату, а тебе восстанавливать нарушенный порядок. В этом ведь и состоит твое самое заветное желание, или я ошибаюсь? Ты хочешь, чтобы все стало как раньше, до того, как ты имел глупость последовать за ним. – Мужчина выпустил дым, игнорируя осуждающие взгляды прохожих. – Ты ведь знаешь, как начинаются все сказки? «Жили-были»… Только вот «долго и счастливо» в конце надо еще заслужить.

Над огнями города плыла голубоватая дымка, в которой Уиллу померещилась фигура женщины, окруженной стаей черной моли.

– Это совершенно невероятно, правда? – Незнакомец достал из кармана что-то похожее на кошель. Уилл вспомнил, что видел у Джекоба такой же. – Она сама сделала тебя невосприимчивым к чарам, чтобы защитить свою любовь. Да… Эта напасть не щадит и бессмертных. – Он положил кошель Уиллу на колени. – Все началось с нее, Уилл, ею должно и закончиться.

Кошель казался пустым, однако, сунув в него руку, Уилл нащупал нечто похожее на рукоятку.

Незнакомец поднялся.

– Разыщи ее. Воспользуйся моим подарком и помни: все свершится, как предначертано. – Он наклонился к уху Уилла: – Я открою тебе, кто ты есть, Уилл Бесшабашный, твое истинное «я». Разве не к этому все вы так стремитесь?

Не дожидаясь ответа, собеседник Уилла развернулся и направился к машине, припаркованной у тротуара. Шофер распахнул перед ним заднюю дверцу. Дождавшись, когда автомобиль растворится в уличном потоке, Уилл встал, сжимая в руке подарок незнакомца.

Джекоб по-прежнему не отвечал, а лицо Клары стало еще белее. Уилл не нашел в себе мужества снова поцеловать ее. В ответ на вопрос, можно ли забрать больную домой, ночная сиделка покачала головой.

В квартире было так же тихо, как и в тот раз, когда он вернулся от матери. Уилл выложил на кухонный стол кошель, который дал ему незнакомец, и нерешительно запустил руку внутрь. Металл оправы оказался горячим, а выгравированный на нем узор словно плавился и что-то шептал под его пальцами. Уилл сжал рукоятку и натянул прозрачную тетиву. Ему, и никому другому, суждено послать стрелу в самое сердце тьмы. Если, конечно, оно вообще у нее есть, сердце.

Лиса слишком привыкла дожидаться Джекоба месяцами, чтобы бить тревогу на четвертый день его отсутствия. Однако Ханута по-прежнему захлебывался кашлем, а убедить себя в том, что с Джекобом ему полегчает, оказалось так легко. Сама идея пройти через зеркало в одиночку пугала, но для Лиски это не было основанием от нее отказываться, совсем напротив. Потому что страх – юркий зверек, который вырастает до размеров чудовища, если ему поддаться.

Лошадь она взяла у Хануты. Кусачая, как бездомная собака, эта кляча не раз доставляла Джекоба к руинам, а потом возвращалась одна. Ханута утверждал, что даже волчьи стаи ей нипочем, но лошаденка потрусила домой подобру-поздорову, стоило Лиске отпустить ее возле башни. Как и ее сородичи, она не любила задерживаться в руинах. Альма говорила, что виной тому призрак конюха, при жизни служившего в замке и мучившего господских лошадей.

Для призраков утро выдалось слишком туманным, но перед башней на влажной от росы земле Лиска обнаружила следы сапог. Они продолжались за ведущей к конюшням разбитой лестницей. Шванштайнский бургомистр как будто намеревался продать то, что осталось от замка, чтобы окончательно развеять слухи о довлеющем над этим местом проклятии. Быть может, пришло время подыскать другой тайник для зеркала, как бы ни отпугивали покупателей прокопченные стены.

Окутывавшая их сырость словно не пропускала звуков. Сколько часов провела Лиска под этими дверями, дожидаясь Джекоба? И каждый раз боялась, что не дождется.

Зеркало блестело так, словно его только что протерли. Впервые Лиска решилась подойти к нему настолько близко. Она не переступала этой границы в одиночку. У него свой путь, у нее свой – таково было негласное правило. Скорее ее, чем его, потому что Джекоб был рад видеть Лиску в своем мире.

Она протянула ладонь, ощутив холод стекла.

В первый момент ее удивила царившая по ту сторону темнота. В башне глазам было больно от солнечного света, а время суток по обе стороны границы до сих пор совпадало.

Лиска научилась видеть в полумраке, шкура обостряет зрение оборотня, даже когда он в человеческом обличье. Однако, как ни вглядывалась она, пытаясь различить в глубине комнаты очертания письменного стола и окна, из которого открывался вид на город, ничего подобного не просматривалось. Помещение, в котором оказалась Лиска, пахло каменным сараем, где она пряталась в детстве, чтобы не латать сети. Она оглядела замурованные окна, ряды ящиков вдоль стен – в человеческий рост и поменьше, какие сама могла бы без труда унести.