Гильермо дель Торо - Штамм. Закат

Сетракян переложил складную дорожную сумку из одной руки в другую.

– К чему вы клоните?

– Я не верю, что настоящий коллекционер рискнет выпустить столь драгоценную вещь из поля зрения. Или из собственных рук.

– Здесь всюду воры, – пояснил Сетракян.

– Правильно, всюду, – подчеркнул Блак. – Если и впрямь хотите сложить с себя бремя хранителя этого проклятого артефакта, Пирк, да еще за превосходную цену, вы пойдете сейчас со мной. Моя резиденция всего в нескольких шагах. Нам сюда.

Древерхавен повернулся и двинулся в проулок. При ходьбе он помогал себе тростью, но не опирался на нее. Сетракян взял себя в руки, облизнул губы и, ощущая на щеках колкую приклеенную бороду, двинулся по брусчатке проулка вслед за немертвым военным преступником.

За все время заключения в Треблинке Сетракяну лишь несколько раз позволили выйти за пределы лагеря, обнесенного стеной с замаскированной колючей проволокой, – это было, когда Аврааму приказали заняться мебелью в библиотеке Древерхавена. «Герр доктор» жил в доме, располагавшемся всего в нескольких километрах от лагеря, рабочих доставляли туда по одному в сопровождении группы трех вооруженных украинских охранников. Контакты между Сетракяном и Древерхавеном в доме сводились к минимуму, а уж что касается лагерной операционной, то, к великому счастью Авраама, никаких «контактов» между ними там не состоялось. В этой операционной Древерхавен изобретал разные способы удовлетворения своего научного любопытства – примерно в той же манере, в какой избалованный мальчишка, оставленный без присмотра, режет червей пополам и поджигает крылышки мухам.

Древерхавен был библиофилом уже тогда, и мародерские трофеи, приносимые ему войной и геноцидом, – золото и бриллианты, снятые с живых мертвецов, – позволяли ему тратить безумные деньги на приобретение, или присвоение, редких книг из Польши, Франции, Великобритании и Италии; чаще всего это были книги весьма сомнительного происхождения, мелькавшие в хаосе черного рынка военных лет. Сетракян получил приказ закончить работы в библиотеке, выполненной из роскошного дуба и занимавшей две большие комнаты, а также изготовить металлическую стремянку на колесиках и привести в порядок витраж, изображающий жезл Асклепия. Этот образ часто путают с кадуцеем – магической палкой Гермеса, обвитой двумя змеями, – в то время как жезл Асклепия представляет собой посох, вокруг которого обвивается одна змея или червь; с древних времен он служит символом медицины и врачебной деятельности. Что касается жезла в витраже Древерхавена, то его набалдашник представлял собой «мертвую голову» – символ подразделений СС.

Как-то раз Древерхавен лично инспектировал работу Сетракяна. С бесстрастным, хрустально-ледяным выражением голубых глаз он прошелся пальцами по нижним сторонам полок, отыскивая неровности и дефекты. Ничего не найдя, Древерхавен оценил работу коротким кивком и отпустил Сетракяна.

Впоследствии они встретились еще один раз – когда Сетракян стоял перед пылающей ямой, а доктор наблюдал за бойней все с тем же ледяным выражением голубых глаз. Эти глаза тогда не узнали Сетракяна: слишком много лиц и все неотличимы одно от другого. К тому же экспериментатор был слишком занят: его помощник тщательно измерял, сколько времени проходит между вхождением пули в затылок и последними судорогами жертвы.

Период, когда Сетракян подробнейшим образом изучал фольклор и оккультную историю вампиров, совпал с его охотой на выживших нацистов лагеря смерти, и в это же время он вел интенсивный поиск древнего текста, известного под названием «Окцидо люмен».

Сетракян оставил «Блаку» предостаточно свободного пространства, отстав на добрых три шага, – главным образом чтобы держаться вне досягаемости жала. Древерхавен спокойно шел, помогая себе тростью, – он явно не опасался незнакомца за спиной. Возможно, он возлагал надежды на многочисленных пешеходов, фланирующих по Де Валлен в этот ночной час, – само их наличие служило препятствием для любого нападения. А может быть, ему просто хотелось произвести впечатление простодушного и бесхитростного человека.

Иными словами, кошка, очевидно, решила прикинуться мышкой.

Между двумя витринами с девушками, озаренными красным светом, обнаружилась дверь. Древерхавен вставил ключ в замок, повернул его, они вошли и поднялись по лестнице с красным ковровым покрытием. Древерхавен занимал два верхних этажа; помещения были прекрасно обставлены, однако обжитыми не выглядели. В комнате, куда они вошли, лампочки горели вполнакала, тускло освещая мягкие ковры. Фасадные окна выходили на восток. Тяжелых штор на них не было. В задней части окна отсутствовали вовсе. Оценив размеры комнаты, Сетракян понял, что помещение слишком узко для такого здания. Он тут же вспомнил, что подобные же подозрения родились у него при посещении дома Древерхавена возле Треблинки, – эти подозрения строились еще и на бродивших в лагере слухах о секретной «смотровой» в доме врача – иначе говоря, потайной операционной.

Древерхавен прошел к освещенному столику и пристроил к нему трость. На фарфоровом подносе лежали бумаги, в которых Сетракян узнал то, что раньше передал брокеру: документы, устанавливающие подлинность происхождения «Люмена», в том числе те, которые самым правдоподобным образом подтверждали связь между продаваемой книгой и марсельским аукционом 1911 года, – все это были очень дорогие подделки.

Древерхавен снял цилиндр и расположил его на столике, однако к Сетракяну так и не повернулся.

– Могу я заинтересовать вас аперитивом? – спросил он.

– К сожалению, нет, – ответил гость, щелкнув боковыми застежками своей дорожной сумки; однако верхний клапан остался закрытым. – Путешествия плохо влияют на мою пищеварительную систему.

– А-а, понятно. Лично у меня желудок бронированный.

– Пожалуйста, не отказывайте себе из-за меня.

Во мраке комнаты Древерхавен медленно повернулся.

– Не могу, месье Пирк. – Сетракян отметил этот переход с «Пирка» на «месье Пирка». – Я взял себе за правило не пить в одиночестве.

Сетракян постарался скрыть ошеломление. Вместо потрепанного временем стригоя, которого он ожидал увидеть, перед ним стоял дородный Древерхавен, точно такой же, как и десятилетия назад. С теми же хрустально-ледяными глазами. Черные, как вороново крыло, волосы, зачесанные назад, ниспадают на шею. Сетракян почувствовал во рту мучительно резкий кислый привкус, но оснований для страха все же не было: Древерхавен не узнал его тогда возле пылающей ямы и уж наверняка не узнает его сейчас, почти тридцать лет спустя.