Джеймс Херберт - Проклятие замка Комрек

В 2003 году авторитетный ученый в области оружия и микробиологии имел неосторожность сказать какому-то журналисту, что правительство Тони Блэра преувеличило способность Ирака напасть на Англию с оружием массового поражения, которое может быть активировано в течение сорока пяти минут, – возможно, даже солгало об этом.

В тот день, когда доктор Келли «покончил с собой», Твигг находился за границей с другой, совершенно отличной миссией, а поэтому был не в состоянии выполнить это задание сам. К несчастью, Внутренний двор вместо него поручил эту работу Нельсону.

Зная, что ученый регулярно совершает послеполуденные прогулки в лесу на Хэрроудаун-Хилле, невдалеке от своего дома в Оксфордшире, Нельсон укрылся среди деревьев и ждал, чтобы объект к нему приблизился. Ему нужно было только броситься на человека сзади и сломать ему шею одним быстрым, но смертоносным движением. Этот эффективный способ предпочитают многие, кто занимается тем же ремеслом, что и Твигг с Нельсоном, но для него требуются сила и сноровка.

Как причудливое, если не вообще необъяснимое происшествие без четких доказательств нечестной игры, это дело сунули бы под сукно и забыли бы о нем через несколько месяцев, но Нельсон, вместо того чтобы оставить тело, где оно лежало, решил быть умным и сделать смерть похожей на самоубийство.

Убийца-подмастерье действовал глупо, по-дурацки – найдя в кармане пальто ученого маленький садовый нож, он воспользовался им, чтобы рассечь левое запястье еще теплого трупа. Затем – затем – он обнаружил в другом кармане упаковку таблеток ко-проксамола и попытался протолкнуть их в горло мертвецу.

Наконец Нельсон, по каким-то собственным необычайным соображениям, подтащил тело к ближайшему дереву и оставил его там отчасти прислоненным к стволу.

Солнце вдруг озарило пейзаж, хотя было не в силах поднять настроение Твиггу, потому что у него снова началась дрожь в руках. Он бросил садовые перчатки на пороге и отступил в свое святилище, закрыв за собой обе створки двери. Ножки стула завизжали о кафельный пол кухни-кладовой-гостиной крошечного домика, когда он вытащил его из-за старого деревянного стола (коттедж был настолько мал, что гостиная, кухня и кладовая размещались в одной и той же комнате).

Он сел, положив руки на стол ладонями вниз, словно при достаточном давлении на твердую поверхность дрожь могла прекратиться. Надежда, однако, не оправдалась: у рук была собственная воля. Врач, у которого он консультировался, объяснил ему, что в ближайшие месяцы слабость будет только усиливаться и что он мало что может сделать, чтобы замедлить развитие заболевания. Естественно, он направит Твигга к специалисту, но прогноз мрачен и исход неизбежен. Что ж, Твигг просил откровенной оценки, и это было именно то, что он получил.

Солнечный свет решился проникнуть в полумрак, и в его лучах заметались пылинки.

Осознав, что голова у него склонилась, словно покоряясь болезни, Твигг выпрямился и подавил стон отчаяния.

Его дни в роли палача скоро кончатся – в этом не было никаких сомнений. Но он замышлял свою незабываемую лебединую песню.

И сейчас, несмотря на предательский тремор, который вскоре заметят другие, он сумел выдавить из себя тихую, горькую улыбку. То, что было у него на уме, потрясет мир.

Эш сидел как завороженный, загипнотизированный странным апокалипсическим видением, открывшимся перед ним.

Из-за сильного тумана, гонимого с моря, нижние части стен замка Комрек были невидимы, что лишало здание корней, словно его огромная затемненная масса плавала в воздухе, ни к чему не прикрепленная, как некая мифическая цитадель, бросавшая вызов как законам физики, так и человеческой логике. Ужас вливался в него, словно холодный мазут.

Сидевший рядом с ним в «Мерседесе» шофер-шотландец забеспокоился. Женщина-медиум, которую он привез к Комрек несколько недель назад, отреагировала сходным образом. Мойра Гленнон издала протяжный вздох, и ее тело напряглось. Уже наступили сумерки, и, хотя тумана не было, в облике здания присутствовал какой-то дельфийский, неземной мрак.

Забирая эту полную маленькую женщину из ее дома в Глазго, он счел ее удручающе нормальной, с румянцем и ниточками прожилок на щеках, из чего можно было заключить, что она подолгу бывает на болотах и рядом с озерами. Весь этот румянец отхлынул от ее лица, когда она в конце концов уставилась через ветровое стекло на тускло освещенное здание на широком дворе. Но если что действительно привлекло тогда его внимание, то это ее несчастные выпученные глаза, потому что их белки сделались розовыми, а зрачки расширились настолько, что радужки вокруг, уступая их черноте, превратились в тонкие полоски. Даже при слабом свете он различал их, и именно это заставило его протянуть руку, чтобы ее успокоить.

Потом произошло нечто совершенно странное.

Тело женщины начало испускать настолько сильные потоки холода, что все окна покрылись изнутри морозными узорами . Он подскочил, когда автоматический кондиционер вдруг вбросил в автомобиль теплый воздух. Теплый воздух, который необъяснимо обратился в арктический холод.

Дэлзелл быстро выключил эту систему, так что ее шум и дополнительная льдистость оказались вычеркнуты из списка досаждавших ему фактов. Потом появился запах. Он часто слышал о запахе страха, но это не было зловонием ослабленного кишечника: пахло потом, который, несмотря на холод, лился из подмышек и шеи медиума, из ее запястий и паха; ее легкое хлопчатобумажное платье под открытым пальто потемнело между полными грудями и бедрами; капли исторгались у нее из кожи, сначала на лбу, затем на верхней губе, а желтая слизь, вытекавшая из ноздрей, тут же замерзала, как покрытый коркой сыр. Ее щеки стали мокрыми от пота, сочившегося из пор и стекавшего на ее двойной подбородок. Он позвал ее по имени, придвинулся к ее лицу, чтобы внимательнее всмотреться, но никакой ответной реакции не последовало. Женщина утратила всякую чувствительность и сидела, вперившись в замок глазами, которые, казалось, так обмерзли, что зрачки превратились в едва различимые пятнышки, видневшиеся за белизной.

Дэлзелл содрогнулся, подумав, что Эш готов показать ему аналогичное повторное представление, но с облегчением обнаружил, что реакция на Комрек у следователя была гораздо более адекватной, нежели у медиума. Конечно, тело у него напряглось, да и бледность кожи внушала опасение, но, будучи явно встревоженным внешне, Эш сохранял внутреннее спокойствие. Может быть, размышлял про себя шофер, следователь видел подобного рода «представления» не в первый раз.

Эш в смятении смотрел, как туман вокруг них начинал редеть, так что нижние этажи замка медленно открывались взору. Следователь чувствовал странную злобу, сочившуюся из Комрека, гнойную утечку, которая, как ему казалось, искала пропитание в душе наблюдателя, так как на протяжении веков потребляла чужие замученные души. В это мгновение он понял, что его собственный дух находится в опасности.