Гай Гэвриел Кей - Звездная река

– Какое ужасное горе, – произносит, наконец, Лу Чэнь. И при этих словах у Шань начинают литься слезы.

– Мне так жаль! – плачет она. – Это я виновата!

Поэт поднимает глаза.

– Конечно, нет. Вы убили варвара, не так ли? Вы проявили чудеса храбрости.

– Но я промахнулась! Я выпустила первую стрелу мимо. Взяла далеко влево. Как всегда… – голос ее замирает. Горло перехватывает.

– Вы убили алтайского воина, госпожа Линь. Вы спасли нас всех.

– Нет, – кричит Шань. – Посмотрите на него! Я не спасла!

– Я смотрю, – отвечает его отец. – Но это ни в коей мере не ваша вина. Я… я догадываюсь, что Ма выбежал, чтобы дать вам возможность убежать, а вы не убежали. Он что-то кричал?

– Да, – с трудом выдавливает Шань. – Да, кричал. Он… этот человек шел ко мне в беседку.

Поэт кивает головой. Лицо брата, стоящего рядом с ним, над ним, выглядит морщинистым и старым, и по его щекам текут слезы.

Лу Чэнь все еще держит руку мертвого сына.

– Госпожа Линь, Ма сказал что-нибудь? Будьте добры. Скажите мне…

Шань кивает головой, почти судорожно. Госпожа Цин все еще поддерживает ее.

– Я не поняла, – говорит Шань.

Поэт смотрит на нее снизу вверх широко открытыми, бездонными глазами и спрашивает:

– Он вызвал его на бой?

Она не понимает, откуда он это знает. И снова кивает.

– Он… он сказал: «Злобный властитель этих мест, мы сейчас пойдем на штурм твоей крепости!»

– Ох, милый ребенок, – произносит Лу Чао, его дядя.

«Но Ма не был ребенком, – думает Шань, внезапно растерявшись. – Он наверняка не имеет в виду меня?» Но потом она слышит новый звук, отводит взгляд от высокого человека и смотрит на двух мужчин на траве, на мертвого и на того, кто держит его за руку, и она видит, как отец начинает плакать над мертвым сыном.

Время снова бежит, оно пролетает над головой, проходит сквозь них, уносит их с собой дальше, хоть никто не покидает луг. Все это странно. Разбито вдребезги. Шань не знает, сколько времени они здесь находятся. Солнце и туча, теплее, потом снова холодно, тени скользят, а ветер продолжает дуть.

Теперь рядом с ней Лу Чао. Она может опереться на него. Она все еще дрожит. Интересно, перестанет ли она когда-нибудь дрожать. Поэт все еще стоит на коленях в траве. Шань думает, что кто-нибудь должен отвести его в дом, принести ему теплую одежду к очагу. Но она также думает, и на нее каменной тяжестью наваливается боль, что отец Ма понимает: когда он выпустит руку сына, то это будет навсегда.

Еще какой-то шум. Они смотрят в ту сторону, на въезд в поместье, и снова их пронзает страх. Появились какие-то люди, несколько мужчин. «Теперь нам конец?» – невольно возникает у Шань мысль.

Потом она узнает мужчину впереди этой новой группы, он поспешно идет к ним через луг. Она ищет взглядом другого мужчину и не видит его.

Цзао Цзыцзи падает на колени рядом с Ма, по другую сторону от отца покойного, который держит его за руку. Цзыцзи прижимается лицом к мокрой, холодной земле три раза и говорит:

– Я себе этого не прощу.

Поэт смотрит на него.

– За что? Почему вы вините себя в этом?

– Нам следовало понимать, что некоторые из них могут сбежать, двинуться в эту сторону!

Цзыцзи, которого Шань немного узнала и прониклась к нему большим уважением во время их путешествия на юг, в отчаянии.

– Значит, они переправились через реку? – это спрашивает Лу Чао, рядом с ней, он старается говорить спокойно, но голос звучит напряженно. – Они идут сюда?

– Нет, нет, – отвечает Цзыцзи. Он поднимается на ноги. Шань видит, что он ранен. Его люди стоят у него за спиной, они оставили коней у ограды. – Они умирают и мертвы, – говорит Цзао Цзыцзи. – Мы уничтожили войско алтаев к западу отсюда. Возле Красного Утеса. На берегу реки и на воде, когда они пытались тайно переправиться через нее.

– Уничтожили? – переспрашивает Чао.

– Да, мой господин. Главнокомандующий Жэнь узнал их план, который они считали тайным. Мы устроили засаду на реке и уничтожили их авангард на этом берегу. Другие наши войска атаковали оставшихся на северном берегу. Мы забрали всех коней, которые плыли по реке. Господа, это великая победа.

Лу Чэнь смотрит на него.

– Значит, вот этот…?

– Бежал, спасая свою жизнь. Он застрял не на том берегу реки.

– Должно быть, ему было очень страшно, – говорит поэт.

Шань понятия не имеет, как у него вообще могла возникнуть подобная мысль.

– Будут и другие? – спрашивает Чао.

– Несомненно, мой господин. Мы их будем вылавливать. Но… невозможно выследить каждого беглеца с поля боя.

– Конечно, – соглашается поэт. – Конечно, невозможно, командир Цзао, – голос его звучит мягко. Он держит руку мертвого сына. – Вы молодец, командир. Вы все молодцы.

Цзыцзи смотрит на труп алтайского всадника.

– Как его убили?

– Госпожа Линь Шань убила его стрелой, – отвечает Лу Чао.

– Что? – Цзыцзи с изумлением поворачивается к ней.

Шань нужно ответить, но ей приходится сначала откашляться.

– Мой отец… мой отец научил меня. Немного. Когда я была маленькой.

– Вы выпустили стрелу в алтайского воина?

Она кивает головой. По крайней мере, она уже не дрожит. У нее до сих пор кружится голова, и она боится упасть.

– О, моя госпожа, Дайянь никогда меня не простит, – говорит Цзыцзи. – Я сам себя не прощу.

Шань качает головой. Говорить необычайно трудно.

– Нет, вы не виноваты, – а потом спрашивает: – С Жэнь Дайянем все в порядке?

Цзыцзи пристально смотрит на нее. Он переводит взгляд на мертвого алтайского всадника. Потом снова на Шань. И в изумлении качает головой.

– Он сам собирался скакать сюда. Я сказал ему, что поеду я. Ему нужно было остаться, госпожа. Мы не знаем, что они предпримут в главном лагере, когда узнают о поражении. Это очень важно. Если они решат переправиться через реку, Дайяню придется вести лодки вниз по течению.

– Это опасно?

Цзыцзи вздыхает.

– Госпожа Линь, если алтаи попытаются переправиться сейчас, мы их уничтожим.

– Тогда давайте надеяться, что они попытаются, – мрачно произносит Лу Чао.

Цзыцзи все еще смотрит на нее. И смущенно говорит:

– Я говорю правду. Он собирался ехать сюда один, как только мы поняли, что некоторые из них могли ускользнуть.

– Есть много других ферм, деревень. «Восточный склон» – только одна из них, – отвечает Шань. Ей необходимо лучше владеть своим голосом.

– Да, – отвечает Цзыцзи. – Конечно. Но…

Он не продолжает, и поэтому они все тоже молчат.

Пять человек из отряда Цзыцзи остаются, когда он возвращается на запад. Шань видит, что он разрывается, у него выразительное, выдающее чувства лицо: ему хочется остаться, чтобы отдать долг умершему, присутствовать на его похоронах, утолить свое необоснованное чувство вины, но он – командир, уехавший с поля боя, и каждое его движение выдает страстное желание знать, что там происходит. Они забирают с собой труп всадника и его коня. Кони, как она уже знает, имеют огромное значение.