Сэм Сайкс - Семь клинков во мраке

Sam Sykes

Seven Blades in Black

Печатается с разрешения автора и литературных агентств Baror International, Inc. и Nova Littera SIA.

Copyright © 2019 by Sam Sykes

© К. Гусакова, перевод на русский язык

© ООО «Издательство АСТ», 2021

Кто же не любит старой доброй казни?

Ни один житель Шрама, от суверенной Катамы и до самых дальних границ Революции, не нашел бы зрелища лучше, чем разлетающиеся по камням ошметки отступников. И в тот день за стенами Революционной Высокой Башни накал в воздухе чувствовали все.

Толпы людей стягивались поглазеть, как сметают месиво из грязи, еще влажной, которое осталось у столба после вчерашней казни. В стороне расположился расстрельный отряд – шлифовали штыки и делали ставки, кто попадет точно в сердце несчастного придурка, обреченного сегодня на смерть. Неподалеку перекрикивали друг друга торговцы, продававшие всякую всячину, от еды с питьем до памятных вещиц о дне, когда все ушли с работы пораньше – увидеть, как очередного врага Революции вздернут у столба.

В последнее время в стенах Высокой Башни делать было особо нечего.

Военный губернатор Третта Суровая пыталась игнорировать толпы под окном тюрьмы, кровожадные вопли, рев детей и смех мужчин. Она сосредоточилась на отражении в зеркале и поправила синюю военную форму. Горожанам можно простить столь малодушную жестокость. Офицерам Революции надлежало быть выше.

Подобающая прическа: черные волосы, остриженные безжалостно коротко и приглаженные к голове. Плотно стянутый мундир, отутюженные брюки, перехваченные ремнем, сабля у бедра – ни пылинки, ни ворсинки, ни следа ржавчины. И, самое главное, из зеркала смотрело решительное лицо человека, без колебания уложившего в могилу сотню врагов.

Наверное, странно было так наряжаться для казни. Шваль, которую через шесть часов кое-как прикопают, вряд ли это оценит. Однако офицеру Революции надлежало держаться принципов. И Третта получила звание отнюдь не за расхлябанность.

Она поправила на лацкане ордена – и лишь затем покинула свое жилище. Двое караульных отчеканили приветствие, вскинули штык-ружья на плечи и двинулись следом, держась ровно в трех шагах позади. В лучах утреннего солнца, проникавших сквозь окна, они промаршировали вниз по ступенькам к Ставке Командования. При приближении Третты часовые и офицеры вытягивались в струнку и вскидывали руки. Третта, продолжая путь, коротко кивала в ответ, мол, «вольно».

Солдат, дежуривший у дальней двери, поднял взгляд.

– Воен-губернатор, – обратился он, отдавая честь.

– Сержант, – отозвалась Третта. – Как пленница?

– Строптива, дерзостна. Начала утро с того, что швырнула выданную ей кашу в охранника, изрыгнула несколько непристойностей и резко высказалась как о профессиональном, так и о личном поведении его матери. – Сержант фыркнул, скривив губы. – В общем и целом, обычное поведение скитальца.

Военный губернатор не впечатлилась – могло быть и хуже, – а затем отдала приказ коротким жестом. Караульный без лишних слов отпер замок и толкнул массивную железную дверь. Третта со своим эскортом спустилась во мрак тюрьмы Высокой Башни. Их встретило безмолвие пустых камер.

Высокую Башню, как и другие революционные форпосты, возвели для заточения имперских захватчиков, противников революции, бандитов и даже случайных скитальцев. Но, в отличие от прочих форпостов, она располагалась слишком далеко от сражений, а потому камеры зарастали паутиной за ненадобностью. Пленников, осужденных за преступления против Революции, отправляли на казнь довольно быстро – ибо без развлечений среди горожан поднимались волнения.

С тех пор, как Третта прибыла в Высокую Башню, она спускалась в казематы лишь дважды, сегодня – второй раз. Первый был, чтобы предложить имперскому шпиону, выдававшему себя за бандита, помилование в обмен на сведения. Тридцать минут спустя она выставила его перед расстрельной командой. И считалось, что он пробыл под стражей дольше всех.

Нынешняя заключенная уже побила его рекорд на два дня.

Допросная располагалась в самом конце коридора, в который выходили камеры, за очередной железной дверью, под охраной двух солдат. Отсалютовав, они толкнули тяжелую створку. Скрипнули петли.

Двадцать на двадцать футов, ничего, кроме стола и пары стульев – допросная отличалась от камеры разве что чуть бóльшим размером и дверью поприличней. Вдобавок там царила духота: узенькое окошко под потолком, куда едва проникал свет, почти не пропускало и воздух.

Но пленницу, кажется, это не угнетало.

У стола сидела женщина лет тридцати, как показалось Третте, не больше. Грязные штаны и ботинки, белая рубаха с обрезанными рукавами и подолом – были видны змеящиеся по предплечьям татуировки и внушительный шрам от ключицы до живота. Безвкусное одеяние, как у любого встречного скитальца. Белые, как у жителя Империума, волосы неаккуратно срезаны на висках и стянуты на затылке в небрежный хвост. И, невзирая на удушающую жару, пленница казалась спокойной, даже безмятежной, и бледной, как лед.

Все это Третта презирала.

Когда военный губернатор вошла, эта женщина не подняла взгляда, не обратила внимания и на вооруженных мужчин. Ее скованные руки мирно лежали на столе. Даже когда Третта заняла место напротив, заключенная словно ничего не заметила. Глаза ее, голубые и прозрачные, как вода на отмели, смотрели будто мимо. На лице, худощавом и заостренном, обезображенном длинным шрамом над правым глазом, не отражалось ни следа страха перед неизбежной, чудовищной смертью.

И это раздражало Третту куда больше, чем она была готова признать.

Военный губернатор подалась ближе и сцепила пальцы перед собой, давая заключенной понять, среди какого дерьма та оказалась. После минутной тишины Третта протянула руку в сторону. Спустя мгновение сопровождающий вложил ей в ладонь стопку бумаг. Опустив их на стол, военный губернатор лениво перелистнула несколько страниц.

– Не стану говорить, что ты можешь спастись, – произнесла она наконец. – Офицер Революции никогда не лжет. – Третта подняла взгляд на женщину, которая никак не отреагировала. – Через шесть часов тебя казнят за преступления против Великой Революции Кулака и Пламени. Что бы ты ни сказала, этого не изменить. За свои деяния ты заслужила смерти. – Третта сощурилась. – И ты умрешь.

Женщина все-таки шелохнулась. Кандалы слегка лязгнули, она подняла руку и поскребла шрамы на лице.

Третта презрительно усмехнулась и продолжила: