Джо Аберкромби - Мудрость толпы

– Я ничего не забыла, – сказала Рикке.

– Он сказал, что пошлет твоему отцу твои кишки в шкатулке. «Сломай то, что они любят», – это его слова.

– Я ничего не забыла. Но он нам еще может пригодиться.

– Признаю, из него получилось отличное украшение. Сидит в клетке, которую сам же и выковал, э? Получил по рогам в той же комнате, где получил по рогам его герой Девять Смертей. – Она хихикнула. – Мой папаша бы долго смеялся, если б узнал, как все обернулось!

Она похлопала Рикке по подбитому мехом плечу и всунула ей в руку почти опустевшую бутылку.

– Ты всегда говорила, что твой папаша был полное говно.

– Еще бы! Такое говно, какое ни одна задница в Земном Круге больше не высирала. – Она помахала своим синим пальцем. – Но он видел холодную суть вещей гораздо чаще, чем многие.

Изерн зашагала к двери, у порога демонстративно потянулась и сплюнула на пол.

– Так что не задирай нос, девочка.

Она закрыла за собой дверь. Щеколда с гулким лязгом встала на место, и Рикке осталась наедине с бывшим королем Севера и Гвоздем, устремившим на нее взгляд своих белесых глаз.

– Я по-прежнему считаю, что мы должны ударить по Черному Кальдеру, пока можно, – проговорил он.

– Еще бы. Бить – это ты любишь.

– А ты нет?

– Не ради одного удовольствия. Я предпочитаю ударить один раз, но так крепко, чтобы не пришлось бить во второй.

– Кажется, твой отец поклялся спровадить Черного Кальдера обратно в грязь?

– Так говорят. Но мой отец был не слишком-то высокого мнения о мести. К тому же, поскольку он уже мертв, сдается мне, он не откажется чуток подождать.

Гвоздь скупо улыбнулся, просунув кончик языка между зубов.

– А ты умная штучка, а?

– Делаю все, что могу.

Рикке поняла, что снова теребит свое изумрудное ожерелье, пропуская его между пальцев, чувствуя, как прохладные пальцы щекочут перепонки.

Она бросила на Гвоздя оценивающий взгляд. Его нельзя было назвать красавцем. Длинный и нескладный, он стоял, вольготно прислонясь к стене, запустив большие пальцы за пояс и выставив локти в стороны, а подбородок вперед. Однако Рикке сомневалась, что «красавица» было бы первым словом, пришедшим кому-нибудь на ум относительно нее самой в последнее время. К тому же в нем что-то было. Спокойный, уверенный, неторопливый. Словно ему нравилось быть в собственной шкуре – чувство, ей практически незнакомое. Нас всегда притягивают наши противоположности. Притягивают и одновременно пугают. Но что интересного в человеке, который тебя не пугает хоть капельку?

Рикке встала и подошла к нему, по пути сделав еще один глоток из бутылки. Вкус был еще хуже, чем прежде, смешавшись с горечью чагги, но горло больше не обжигало. По нему просто разливалось приятное тепло, словно тлеющие угли в большом очаге.

– Как тебя зовут твои друзья? – спросила она, протягивая ему бутылку.

Он нахмурился, глядя на оставшуюся на дне каплю спиртного, не больше плевка.

– Гвоздем.

– Ну да, но я говорю о близких друзьях.

Не отводя от нее взгляда, Гвоздь допил последний глоток.

– Таких близких у меня больше нет. С тех пор, как помер папаша.

– А он как тебя звал?

Пауза.

– Гвоздем.

– Могу я позаимствовать у тебя плащ?

Он поднял свои белесые брови, расстегнул пряжку и кинул ей плащ. Рикке прошла в угол зала – не торопясь. Она чувствовала себя напряженно, словно что-то собиралось случиться, и ей это нравилось. Что бы там ни говорила Изерн, Рикке считала, что заслужила право немного задрать нос. Привстав на цыпочки, она накинула плащ на клетку со Стуром.

– Не хочу, чтобы он смотрел.

Наклонившись, она стянула с ноги один ботинок, оставив его лежать на полу. Дрыгнула ногой, скинув второй, и он отскочил от стены и упал боком. Гвоздь, нахмурясь, посмотрел на нее.

– Почему ты снимаешь ботинки?

Она расстегнула пряжку ремня.

– Потому что в них я не смогу снять штаны.

Тут она поняла, что сколько бы недостатков ни было у юбок, их зато можно скинуть в любой момент. Или задрать, если уж очень приспичит. Со штанами так просто не разделаешься. Она стащила их ниже колен, это было легко, зато потом едва не упала, вытаскивая правую ногу – пришлось прыгать на левой, пока она наконец не высвободилась.

Можно было сказать, что запланированная ею страстная непринужденность не задалась. Похоже, с задиранием носа она все же перебрала. Но теперь ничего другого не оставалось, кроме как довести дело до конца. Рикке юркнула на трон Скарлинга и постаралась расположить вокруг себя свой замечательный новый плащ таким образом, который сохранил бы тонкий баланс между избытком загадочности и ее недостатком.

Гвоздь поглядел на эту композицию, потом на накрытую его плащом клетку Стура, потом почесал в затылке:

– Надо сказать, этот вечер принял неожиданный оборот.

Короткая пауза. Снаружи грохотала река.

Это была плохая идея. Одна из худших ее идей. Рикке попыталась вспомнить, куда она зашвырнула свои штаны, и прикинуть, сколько постыдной возни понадобится, чтобы заползти в них обратно, чтобы можно было сделать вид, будто ничего не произошло.

– Ты ведь не собираешься меня отшить, а? Потому что это поставило бы меня в довольно неловкое положение.

– Еще чего. – И его лицо расползлось в улыбке. – Просто подумал, что нужно запечатлеть эту сцену в памяти, пока есть возможность. – Он постучал бутылкой себя по голове. – Уж больно она хороша!

Гвоздь высосал из бутылки последние капли и подошел к Рикке, на ходу расстегивая портупею и сбрасывая ее. Что, надо сказать, было большим облегчением, поскольку, помимо всего прочего, холодный сквозняк от окна уже забирался под плащ, и ее бедра покрылись гусиной кожей.

– Это тебя не беспокоит? – Гвоздь поставил огромный сапог между ее голых ног и взглянул через плечо в направлении клетки в углу, слегка поскрипывавшей под накинутым плащом. – То, что он там?

– В этом половина задумки. Он как-то сказал, что даст меня оттрахать своим псам.

Гвоздь поставил второй сапог рядом с первым.

– Как грубо.

– Так что пусть знает, что я сама решаю, кто и как меня трахает.

– То есть… ты используешь меня, чтобы преподать ему урок?

Рикке повернула голову и выплюнула катышек чагги.

– Пожалуй.

Он тихо хохотнул.

– Вот это здорово!

И он вышвырнул пустую бутылку в окно, наклонился над троном, опершись на подлокотники, и поцеловал ее в губы. Мягкий, аккуратный поцелуй – сперва он сжал губами ее верхнюю губу, потом нижнюю. Так мягко и аккуратно, что она едва не рассмеялась.

Поцелуй – в каком-то смысле дело незамысловатое, однако у каждого имеется в нем свой стиль, как и в разговоре, ходьбе, драке, письме. Гвоздь продолжал целовать ее – одну губу, потом другую, – и ей пришлось вытянуть шею, чтобы ответить, чтобы сделать поцелуи немного глубже, чтобы подключить к делу кончик языка. Теперь ей больше не хотелось смеяться, вовсе нет. Она скользнула ладонями по исцарапанным подлокотникам Скарлингова трона, пока они не встретились с его руками, пока она не схватила его за запястья, пока его колени не начали тереться о внутренние поверхности ее голых ляжек – не сильно, словно в этом не было ничего особенного, однако на ее вкус в этом было на самом деле очень много.