Ребекка Куанг - Республика Дракон

Он с такой силой вонзил пальцы ей в кожу, что Рин охнула.

– Я положу этому конец. Больше никакого опиума. Можешь накуриваться до смерти, когда выполнишь то, что мне от тебя нужно. Но не раньше.

Рин в растерянности уставилась на него. По лицу начала растекаться боль, поначалу легким жжением, а потом запульсировала в щеке. Из горла чуть не вырвался всхлип.

– Но мне так больно…

– Ох, Рунин. Бедняжка Рунин. – Вайшра смахнул волосы с ее глаз и наклонился ближе. – Наплюй на боль. Нет ничего такого, с чем не справилась бы дисциплина. Ты способна изгнать Феникса. Твой разум сам построит линию обороны, ты еще этого не сделала только потому, что предпочла опиум как более удобный способ.

– Потому что мне нужно…

– Тебе нужна дисциплина. – Вайшра задрал ей голову еще выше. Тебе нужно сосредоточиться. Укрепить разум. Я знаю, ты слышишь крики. Научись с этим жить. Алтан же как-то сумел.

– Я не Алтан, – сказала Рин, почувствовав вкус крови на губах.

– Так научись им быть.

И потому Рин страдала в одиночестве, запершись в своей каюте, а снаружи по ее же собственной просьбе сторожили три солдата.

Она не могла просто лежать на кровати. Простыни царапали кожу, и все тело начало чесаться. Рин свернулась на полу, зажав голову коленями, и раскачивалась туда-сюда, кусая пальцы, чтобы не закричать. Ее трясло и колотило, боль прокатывалась волнами, как будто кто-то медленно дубасит по каждому внутреннему органу.

Судовой лекарь отказался давать ей снотворное, сославшись на то, что она просто заменит опиум на чуть более слабое средство, и потому Рин нечем было заглушить голоса в голове, нечем отогнать видения, вспыхивающие перед глазами, стоило только зажмуриться – бесконечные кошмары, насылаемые Фениксом, и ее собственные галлюцинации.

И конечно, Алтан. Он снова и снова появлялся в ее видениях. Иногда горящим на пристани, иногда привязанным к операционному столу, где он стонал от боли, но порой он был невредим, и эти видения терзали сильнее всего, потому что тогда Алтан с ней разговаривал…

Щека горела от удара Вайшры, но в видениях Рин казалось, что ее ударил Алтан и жестоко улыбнулся, когда она ошалело уставилась на него.

– Ты меня ударил, – сказала она.

– Пришлось, – отозвался он. – Кто-то должен был это сделать. Ты заслужила.

Может, она и правда это заслужила? Рин не находила ответа. Но значение имело лишь то, что так считал Алтан в ее видениях, Алтан считал, что она это заслужила.

«Ты неумеха», – говорил он.

«Тебе со мной не сравниться», – говорил он.

«Это ты должна быть на моем месте».

И под всем этим сквозил невысказанный приказ: «Отомсти за меня, отомсти за меня, отомсти…»

Иногда видения ненадолго превращались в извращенные фантазии, где Алтан не мучил ее, а любил, и его удары становились ласками. Но это было совершенно немыслимо, ведь внутри Алтана полыхал тот же огонь, который его поглотил – он не мог не сжигать все вокруг.

В конце концов от изнеможения Рин все-таки засыпала, но лишь урывками, как только она начинала клевать носом, то с криком просыпалась, и лишь скрючившись в углу каюты и прикусив пальцы, ей удавалось молчать.

– Сволочь Вайшра, – шептала она. – Сволочь, сволочь!

Но почему-то она не могла ненавидеть Вайшру. Возможно, от истощения – Рин была так измучена страхом, горем и злостью, что уже ничего не чувствовала. Но знала, что ей было нужно именно это. Все те месяцы, пока она убивала себя, ей не хватало силы воли взять себя в руки, а единственный человек, способный ее остановить, погиб.

Рин нужен был тот, кто способен ее контролировать, как Алтан. Как ни горько было это признавать, Вайшра, возможно, был для нее спасением.

Днем становилось хуже. Солнечный свет бил молотком по голове. Но если Рин осталась бы в каюте, то сошла бы с ума, и потому Нэчжа повел ее наружу, крепко схватив под руку, пока они гуляли по палубе.

– Как ты? – спросил он.

Это был глупый вопрос, заданный скорее, чтобы прервать молчание, потому что ее состояние было очевидно: Рин не спала, ее все время трясло и от истощения, и от ломки, и она надеялась, что в конце концов просто рухнет без сознания.

– Поговори со мной, – попросила она.

– О чем?

– О чем угодно. В буквальном смысле.

И совсем тихо, чтобы у нее не разболелась голова, Нэчжа принялся рассказывать истории из придворной жизни – банальные сплетни о том, кто трахает жену наместника и кто настоящий отец того или иного его сына.

Пока Нэчжа говорил, Рин наблюдала за ним. Если ей удавалось сосредоточиться на самой крохотной детали его лица, это отвлекало от боли, хотя бы чуть-чуть. Например, его левый глаз теперь стал чуть шире правого. Она рассматривала изгиб его бровей и шрамы, скрученные на правой щеке в подобие цветка мака.

Нэчжа был намного выше ее. Рин приходилось выворачивать шею, чтобы на него посмотреть. Когда это он стал таким здоровенным? В Синегарде они были примерно одного роста и одинаковой комплекции – до второго курса, когда он начал немыслимыми темпами наращивать мускулы. Но в Синегарде они были просто детьми – глупыми, наивными, которые играли в войну, но никогда всерьез не верили, что она превратится в реальность.

Рин отвернулась к реке. «Неумолимый» шел в глубь страны по Мурую. Они двигались черепашьими темпами, хотя гребцы изо всех сил налегали на весла, толкая корабль по вязкому илу.

Рин прищурилась, глядя на берег. Она не была уверена, что это не галлюцинации, но чем ближе они подбирались, тем четче она различала вдали маленькие фигурки, похожие на ползущих по бревну муравьев.

– Это что, люди? – спросила она.

Да, это были люди. Теперь Рин ясно их видела – согбенные под тюками спины взрослых, бредущих босых детей и привязанных в бамбуковых корзинах к спинам родителей младенцев.

– Куда они идут?

Нэчжа слегка удивился вопросу.

– Они беженцы.

– Откуда?

– Отовсюду. Федерация опустошила не только Голин-Ниис. Мугенцы разрушили всю страну. Пока мы бессмысленно обороняли Хурдалейн, они пошли на юг, сжигая деревни, после того как разграбили их.

Рин уцепилась за первую фразу:

– Так Голин-Ниис не был…

– Даже близко.

Она не могла и вообразить, сколько смертей это означает. Сколько человек жили в Голин-Ниисе? Если умножить это количество на число жителей провинции, цифры приближались к миллиону.

А теперь по всему Никану беженцы возвращались к своим домам. Человеческий поток, схлынувший от опустошенных войной городов к пустынному северо-западу, обратился вспять.

– «Ты спрашивал, как велики мои печали», – продекламировал Нэчжа. Рин узнала строчки из поэмы, которую она учила целую вечность назад, последние слова императора, ставшие наказом для будущих поколений. – «И я ответил – как весенняя река, текущая к востоку».