Анджей Сапковский - Кровь эльфов. Час презрения

– Конечно. Ведьмак не боится ничего.

– Серьезно? А ты, Цири? Тоже ничего не боишься? Отвечай честно.

Девочка отвернулась, закусила губу.

– Никому не скажешь?

– Не скажу.

– Больше всего я боюсь двух маятников. Двух сразу. И ветряка, но только когда его запускают с большой скоростью. И еще есть такая длинная жердь. На нее-то я все еще должна лазить с этим, как его, страхом… не, страховкой. Ламберт говорит, что я растяпа и недотепа, но это вовсе не так. Геральт мне сказал, что у меня немного в другом месте центр тяги… не, тяжести, потому что я девочка. Просто надо больше заниматься, разве что… Я хотела тебя о чем-то спросить. Можно?

– Можно.

– Если ты разбираешься в магии и заклинаниях… Если можешь волшебствовать… Ты можешь сделать так, чтобы я стала мальчишкой?

– Нет, – ответила Трисс ледяным голосом. – Не могу.

– Хм… – явно опечалилась юная ведьмачка. – А не можешь хотя бы…

– Хотя бы что?

– Ну, не можешь ли ты сделать так, чтобы мне не приходилось… – Цири залилась румянцем. – Давай на ушко скажу.

– Говори, – наклонилась Трисс. – Слушаю.

Цири, покраснев еще сильнее, приблизила губы к каштановым волосам чародейки.

Трисс быстро выпрямилась, глаза у нее запылали.

– Сегодня? Сейчас?

– Угу.

– Затраханные мудаки! – рявкнула чародейка и пнула табурет так, что тот врезался в дверь, сбив с нее крысиную шкуру. – Зараза, мор, чума и проказа! Убью проклятых кретинов!!!

– Успокойся, Меригольд, – сказал Ламберт. – Волноваться вредно и, главное, нет причин.

– Не учи меня! И перестань называть «Меригольд»! А еще лучше, если вообще замолчишь. Я не с тобой говорю. Весемир, Геральт, кто-нибудь из вас видел, как вы отделали ребенка? У нее на теле живого местечка нет!

– Дитя, – серьезно сказал Весемир. – Не позволяй эмоциям овладеть тобой. Ты была воспитана иначе, видела, как детей воспитывают по-другому. Родина Цири – Юг, там девочек и мальчиков воспитывают совершенно одинаково, никакой разницы, как у эльфов. На пони ее посадили, когда ей было пять лет от роду, а когда стукнуло восемь – она уже ездила на охоту. Ее учили пользоваться луком, копьем и мечом. Синяки для Цири – не новость…

– Не рассказывайте мне баек, – возмутилась Трисс. – Не прикидывайтесь идиотами. Здесь – не пони, не прогулки и не катание на санках. Здесь Каэр Морхен! На ваших ветряках и маятниках, на вашей Мучильне поломали кости и свернули шеи десятки мальчиков, закаленных и испытанных жизнью бродяг, подобных вам, которых вы собирали по большакам и вытаскивали из канав. Жилистых, битых жизнью сорванцов и гуляк. А какие шансы у Цири? Даже воспитанная на Юге, даже по-эльфьему, даже такой гром-бабой, как Львица Калантэ, эта малышка по-прежнему была и остается княжной. Нежная кожа, изящное сложение, легкий костяк… Это девочка! Кого вы намерены из нее сотворить? Ведьмака?

– Эта девочка, – тихо и спокойно проговорил Геральт, – эта нежная маленькая княжна пережила бойню в Цинтре. Предоставленная самой себе, она пробралась сквозь когорты Нильфгаарда. Ухитрилась избежать рыскающих по селам мародеров, которые грабили и изничтожали все живое. Продержалась две недели в лесах Заречья совершенно одна. Месяц бродила с кучкой беженцев, тяжко вкалывала наравне со всеми и наравне со всеми голодала. Почти полгода батрачила в деревне, когда ее приютила семья кметов. Поверь, Трисс, жизнь научила ее и закалила не хуже, чем подобных нам бродяг, собранных в Каэр Морхене с большаков и из канав. Цири не слабее подобных нам, нежеланных, незаконнорожденных, подкинутых ведьмакам в корчмах, словно котята в ивовых корзинках. А то, что она девочка… Какое это имеет значение?

– И ты еще спрашиваешь? Смеешь спрашивать? – крикнула чародейка. – Какое это имеет значение? А такое, что девочка, не будучи подобна вам, имеет свои собственные дни! И с большим трудом это переносит! А вы хотите, чтобы она выблевывала свои легкие на Мучильне и каких-то идиотских ветряках!

Хоть Трисс и была чертовски зла, но почувствовала огромное удовлетворение при виде поглупевших физиономий молодых ведьмаков и вдруг отвисшей челюсти Весемира.

– Вы даже не знали, – покачала она головой уже спокойно, но с мягким укором. – Тоже мне – опекуны! Девочка стесняется говорить об этом, потому что ее научили о таких неприятностях мужчинам не говорить. И стыдится слабости, боли, того, что она не такая ловкая, как обычно. Хоть кто-нибудь из вас подумал об этом? Заинтересовался? Попробовал догадаться, что ей мешает? А может, она впервые в жизни закровоточила у вас, здесь, в Каэр Морхене? И плакала по ночам, ни у кого не находя сочувствия, даже просто понимания? Хоть кто-нибудь из вас вообще об этом подумал?

– Прекрати, Трисс, – тихо охнул Геральт. – Достаточно. Ты добилась, чего хотела. А может, и больше, чем хотела.

– Пропади все пропадом, – выругался Койон. – Хороши ж мы были, ничего не скажешь. Эх, Весемир, но ты-то…

– Замолчи, – буркнул старый ведьмак. – Ничего не говори.

Совершенно неожиданно повел себя Эскель, который встал, подошел к чародейке, низко поклонился, взял ее руку и уважительно поцеловал. Она быстро отдернула руку. Не для того чтобы продемонстрировать злобу и раздражение, а чтобы прервать приятную, пронзившую ее вибрацию, вызванную прикосновением ведьмака. Эскель эманировал сильно. Сильнее, чем Геральт.

– Трисс, – сказал он, озабоченно потирая чудовищный шрам на щеке. – Помоги нам. Просим. Помоги нам, Трисс.

Чародейка глянула ему в глаза, сжала губы.

– В чем? В чем я должна помочь, Эскель?

Эскель снова потер шрам, взглянул на Геральта. Беловолосый ведьмак наклонил голову, прикрыл глаза рукой. Весемир громко откашлялся.

В этот момент скрипнула дверь, и в холл вошла Цири. Кашель Весемира перешел во что-то вроде хриплого, громкого вздоха. Ламберт раскрыл рот. Трисс сдержала смех.

Цири, подстриженная и причесанная, шла к ним мелкими шажочками, осторожно придерживая темно-голубое платьице, подрезанное снизу и подогнанное по фигурке, но еще несущее на себе следы перевозки во вьюках. На шее девочки поблескивал второй презент от чародейки – черная змейка из лаковой кожи с рубиновым глазком и золотой застежкой.

Цири задержалась перед Весемиром. Не очень зная, что делать с руками, засунула большие пальцы за поясок.

– Я не могу сегодня тренироваться, – медленно и четко проговорила она в абсолютной тишине, – потому что я… я… – Она взглянула на чародейку. Трисс подмигнула ей, скорчив рожицу, как довольный озорством сорванец, пошевелила губами, подсказывая выученную причину. – Я… мне… нездоровится, – докончила Цири громко и гордо, задрав нос чуть не до бревенчатого потолка.

Весемир снова раскашлялся. Но Эскель, милый Эскель, не потерял головы и опять повел себя так, как и положено.