Ричард Морган - Стальные останки

Эгар пожал плечами.

– Если понадобится, пошлем к ишлинакам за заклинателем. В Ишлин-ичане мне кое-чем обязаны. А пока присматривай за этой юртой. Если он хотя бы трубку закурит, я хочу об этом знать.

Марнак кивнул и тихонько ушел прочь, предоставив Эгару возможность погрузиться в мрачные думы о будущем. Лишь одно Драконья Погибель знал наверняка.

Это не конец.

Рингил отправился домой в дурном настроении и с больными от крина глазами – в них словно песка насыпали.

Предрассветная палитра Луговин соответствовала его душевному состоянию: низко плывущий над рекой туман запутался в мучительно изогнутых черных силуэтах мангровых рощ; окна высоко стоящих особняков светились, точно фонари пришвартованных или выволоченных на берег кораблей. Из-за облаков выглядывала расплывчатая изогнутая Лента, чье ночное свечение потускнело и истерлось с приближением дня. Мощеная дорога у него под ногами лучилась бледным, нереальным светом, как и уходящие в сторону от нее улицы, что вились среди деревьев. Старая, потертая от времени картина. Он шел домой с уверенностью сомнамбулы, и воспоминания десятилетней давности совместились с увиденным за последние дни, после возвращения. По эту сторону реки почти ничего не изменилось – не считая, разумеется, Миляги, который ласково внедрился сюда, – и это легко могло быть любое утро его потраченной впустую юности.

«Но не забывай про ого-го какой меч у тебя за спиной, Гил. И про брюхо, которые ты отрастил».

Невзирая на размеры, Друг Воронов не был тяжелым оружием – часть удовольствия от кириатских клинков дарили легкие и гибкие сплавы, с которыми предпочитали работать их кузнецы, – но этим утром он висел, словно кусок мачты, к которой Рингила привязали во время шторма. Ему приходилось отупело тащить эту штуковину на спине, шаг за шагом приближаясь к берегу, где вряд ли удастся отдохнуть. «Многое изменилось с той поры, как ты уехал, Гил». От наркотика и надлома, увиденного в Миляге, он чувствовал себя обессиленным. И пустым. То, чем он раньше дорожил, исчезло, товарищей по плаванию унес шторм, и он уже знал, что туземцы не отличаются дружелюбием.

«Сзади кто-то есть».

Он медленно остановился, чувствуя, как осознание щекочет затылок.

Слева от тропы кто-то двигался, осторожно ступая между деревьями. Может, и не один. Рингил хмыкнул и размял пальцы правой руки. Крикнул в сырой, недвижный воздух:

– У меня, мать твою, неподходящее настроение.

И тут же понял, что врет. Кровь побежала по венам, пульс внезапно ускорился и пришло резкое, радостное ощущение бодрости. Он сейчас с удовольствием бы кого-нибудь убил.

Опять шевеление; кем бы ни был «кто-то», он не испугался. Рингил развернулся, вскинул руку над головой и схватился за торчащую головку эфеса. Возле уха раздался скрежет – девять дюймов убийственной стали выдвинулись над плечом, прежде чем зажимы вдоль ножен раскрылись, как и было задумано. Клинок вышел целиком, боком. В предрассветном воздухе послышался холодный, чистый звон. Левая рука присоединилась к правой на длинной, потертой рукояти. Пустые ножны снова упали, слегка покачиваясь на ремнях, а Рингил замер, завершив поворот.

Ловкий трюк, полный кириатского изящества и позволяющий резко изменить расстановку сил, застигнув врасплох нападающих, что и случалось чаще, чем он мог вспомнить, не напрягаясь. Все это было частью мистического ореола Друга Воронов, на который он купился, принимая у Грашгала подарок. Более того, так клинок оказывался в позиции для верхней защиты, и любой мог понять, что это за оружие, поблескивающее синевой. Дальше атакующему оставалось принять решение, действительно ли ему охота связываться с владельцем кириатского меча. За последние десять лет больше дюжины нападений закончились ничем, стоило высвободить синеватое лезвие. Рингил уставился вдоль тропы в ту сторону, откуда пришел, по-волчьи надеясь, что на этот раз все будет иначе.

Ничего.

Он бросил короткие взгляды на листву по обе стороны дороги, измерил углы и доступное пространство, а потом принял более привычную защитную стойку с мечом вперед. Друг Воронов рассек воздух, описывая геометрию изменения, издав тихий свист.

– Да-да! – крикнул Рингил. – Кириатская сталь. Душу твою заберет.

В ответ среди деревьев будто послышался мелодичный тихий смех. Накатило новое ощущение, словно задней стороны шеи коснулся холодный воротник. Будто все вокруг внезапно лишилось земного контекста, как если бы он исчез, выпал из привычной среды. Расстояние объявило о себе, холодное, точно пустота меж звезд, и раздвинуло окружающее пространство. Деревья стояли с видом очевидцев. Речной туман полз и извивался как живой.

Рингила затопило волной раздраженной ярости, озноб прошел.

– Я страдать херней не собираюсь. Хочешь меня грабануть – давай приступим. Солнце восходит, и дряни вроде тебя пора в постельку или могилу.

Справа от него что-то взвизгнуло и ломанулось через кусты. Повернувшись на звук, он успел заметить чьи-то конечности и по-обезьяньи припадающую к земле фигуру, которая удирала прочь, двигаясь боком. За нею шевельнулось еще что-то – похожая фигура. Кажется, мелькнул короткий клинок, но Рингил сомневался: перед рассветом все выглядело каким-то свинцовым.

Опять раздался смех.

На этот раз он будто слетел на Рингила и ласково пронесся мимо уха. Он это почувствовал и вздрогнул от почти ощутимого прикосновения, полуобернулся, высматривая противника…

И все исчезло, целиком, будто солнце выглянуло из-за туч. Он молча ждал, что оно вернется, выставив перед собой неподвижный клинок. Но кем бы ни был его противник, похоже, он утратил интерес к Рингилу. Две неуклюжие, похожие на людей фигуры не вернулись. В конце концов Рингил, чье напряжение и так слабело, сдался и вышел из защитной стойки, аккуратно перехватил ножны на спине и вложил в них Друга Воронов, который не пришлось пустить в дело. В последний раз оглядевшись по сторонам, он продолжил путь, теперь ступая легче: он словно очистился и теперь внутри все слабо гудело от неиспользованного боевого возбуждения. Воспоминание о смехе он утопил в глубинах памяти – там, где его не пришлось бы снова подвергать пристальному изучению.

«Это все гребаный кринзанц».

Когда Рингил добрался до особняка Эскиатов, все вокруг окрасилось в серые тона, а небо над рекой прояснилось. От света щипало глаза. Он заглянул через массивные железные прутья главных ворот, странным образом ощущая себя жалким призраком, который цепляется за сцены земного существования, куда ему нет возврата. Ворота были опутаны цепями и оканчивались длинными пиками, которые – он проверял в молодости, – было не так просто одолеть. В такую рань ничто не шевелилось; не считая слуг, все спали глубоким сном. На мгновение его рука коснулась толстой веревки звонка, но потом упала, и он отступил. Тишина казалась слишком плотной, чтобы нарушать ее колокольным звоном.