Дэн Патрик - Колдовская метка

Хьелльрунн не сводила с дочери трактирщика глаз – всего два года разницы, но пропасть колоссальная. Вновь навернулись слёзы, и скорбь камнем навалилась на грудь.

– Ну же, – прошептала Кристофин.

Скинув мокрую одежду и закутавшись в покрывало, девушка опустилась в кресло и прижала колени к груди.

– Сожалею о твоей матери, – принесла соболезнования Хьелль.

– О… – Кристофин покачала головой. – Уже год прошёл.

– Год назад мы не были знакомы.

Хьелльрунн сделала паузу, наблюдая, как дочь трактирщика развешивает одежду у камина. Затем она опустилась на колени и разожгла огонь, добавив в очаг несколько брёвен.

«Почему ты так добра ко мне?» – хотела спросить Хьелль.

С улыбкой на лице Кристофин уселась в кресло напротив.

– Странно, что ты маму упомянула. Я как раз вспоминала разговор со Стейнером. Он рассказывал, что ты не знала мать – да и он едва помнит. Должно быть, тяжело всё это.

Хьелльрунн кивнула, но говорить не стала. Разве Вернер не утверждал, что она пошла по стопам матери? Разве Марек не говорил, что колдовство выжигало меченых изнутри и лишало последних сил? Её мать вполне могла перейти в царство Фрейны.

– Почему ты так добра ко мне? – спросила-таки Хьелльрунн, едва слышно на фоне потрескивающего огня.

– Мне хорошо известно, что значит тосковать по человеку, – ответила Кристофин. – Мы с матерью не очень-то ладили, но я бы всё отдала, чтобы её вернуть. – Она наклонилась вперёд, поставила локти на колени и сомкнула пальцы. – Полагаю, ты чувствуешь подобное по отношению к Стейнеру. И маме.

Гул голосов в таверне стих. Хьелльрунн настороженно обернулась.

– Иди сюда, – позвала старшая подруга.

Она повела Хьелль к стене, где порода дерева образовывала глазок. Кристофин принялась ковырять выступ, пока оттуда не вывалился предмет.

– Винная пробка? – заметила Хьелльрунн.

Дочь трактирщика кивнула, поднесла палец к губам и позвала заглянуть в отверстие. В полной красе предстал вид на таверну, хотя Хьелль и пришлось стоять на носочках.

За стойкой возвышался Бьёрнер, положив мускулистую руку на единственный полированный предмет мебели – столешницу. Стейнер любил пошутить, что трактирщик лучше следил за баром, чем за собой. Хокон прислонился к стене с пинтой в руках и угрюмо осматривал зал. Возле двери ожидали двое мужчин в чёрном, погрузив таверну в тишину одним лишь присутствием. Хьелльрунн отстранилась и махнула Кристофин, чтобы та заглянула в отверстие.

– Что налить? – в хмурой тишине слишком громко и вынужденно спросил Бьёрнер.

– Охранцы, – прошептала Кристофин, отстраняясь от потайного глазка.

– Имперские?

Она кивнула.

– Отец о них не рассказывал?

Хьелльрунн снова прижала глаз к отверстию.

– Он много чего не рассказывал.

Люди в чёрном скрылись из виду, но, судя по всему, не ушли. Посетители сидели с озабоченными лицами, бросая взгляды украдкой и судорожно хватаясь за пивные кружки. Даже самые воинственные горожане притихли, как полевые мыши.

– Стража Императора. Его кровавая левая рука, – пояснила Кристофин.

– А как же имперцы?

– Имперцы – кровавая правая. Они как посыльные кулаки для обеспечения послушания.

– А кто же тогда Зоркие и Синод?

– Сердце Императора. В конце концов, Император – один из них.

– Император – Зоркий? – Хьелльрунн нахмурилась.

– Твой отец вообще ни о чём не рассказывает?

– Почему же? Он велит причесаться и вымыть посуду. Когда мы упоминаем Империю, он лишь хмурится. Учителя в школе и вовсе отказываются признавать государства к востоку от границы.

Снова заглянув в глазок, Кристофин закупорила его пробкой.

– Раньше к нам Охранцы не захаживали. В Циндерфеле они ходят в «Тлеющее Знамя». С чего им ступать на наш порог?

– Вероятно, из-за случая в Хельвике, – предположила Хьелль. Её глаза устремились к двери гостиной, боясь появления Охранцев.

– Что за случай?

– Мне пора. – Хьелльрунн принялась натягивать всё ещё влажную одежду.

Кристофин сложила руки и краем глаза наблюдала, как одевалась девушка. На её обиженном лице ясно читалось неодобрение.

– Что случилось в Хельвике? – повторила дочь трактирщика, и все следы добродушия мгновенно испарились.

– Убили Тройку Зорких. Может, пропали без вести.

– Целая Тройка?

– Все трое. Странник поведал вчера утром, покидая город.

Хьелльрунн ненавидела лгать, но как иначе скрыть факт, что она знакома с убийцей?

– Тогда почему Охранцы не обыскивают Хельвик? Зачем нагрянули в Циндерфел? Почему они в таверну зашли?

Хьелль натянула башмаки и пожала плечами. Не было у неё желания выстраивать башню изо лжи.

– Мне пора. – Всё, что она сказала.

– Ладно, – ответила Кристофин, – мне тоже пора за работу, иначе отец начнёт задаваться вопросом, где я пропадала.

– Спасибо за всё, – неловко поблагодарила Хьелльрунн, возясь с дверной ручкой.

Кристофин не отошла от камина, а лишь наблюдала за уходом сестры Стейнера укоризненным взглядом.

Хьелль брела домой. Ветер пронизывал небо; ледяной дождь омывал кожу. Непогода держалась ещё долгие часы.

Существо казалось неподвижным и невозмутимым, хотя внутри его явно бушевало пламя. Стейнер отвлёкся от гиганта и приметил, что послушники на площади стояли не одни – по всему периметру ждали и другие девочки и мальчики в возрасте от десяти до двадцати лет. Все казались унылыми и бледными от усталости, и носили спадающие до колен стёганые плащи в алую крапинку, тяжёлые ботинки и варежки. Стейнер догадался, что это те самые дети, кого разлучили с родными и близкими в прошлом году. Вот оно – живое доказательство отсутствия казни на Владибогдане. Одни дети сгорбились в дверях многоэтажных зданий, пока другие прятались в тени под ярко окрашенными навесами.

Солдаты вышли на площадь вслед за новоприбывшими, заградив собой арку под сторожкой – теперь никому не сбежать вниз к Ромоле, чтобы молить о побеге. Затем охрана отстегнула булавы и скрыла приготовленное оружие под складками плащей. Драконье пламя безудержно бурлило, но сам гигант не двигался с места.

– Статуя, – догадался Стейнер.

Шагнув вперёд, он поднял ладони. Огонь оказался реальным – даже с расстояния в несколько футов тепло ласкало его руки.

– Зато с мозгами, – подметил Ширинов, вышагивая сквозь толпу детей и тяжело опираясь на трость.