Джесс Буллингтон - Печальная история братьев Гроссбарт

Снаружи ее кожа была холодной, так что язык Гегеля чуть не застрял в ее ледяных складках, и белый пар, вырывавшийся из его рта, смешивался с бледными облачками из носа. Она терпеливо помогала ему, покуда Гегель не испустил дрожащий вздох, когда освежающая, живая влага охладила его горящую глотку, а затем сползла с кресла на пол и толчком уложила его на спину. Ощутив свой вкус в его поцелуе, она уселась на его черенок, и он принялся пахтать ее колодец. Его грубые руки с удивительной нежностью касались ее тела, когда она вела его пальцы от грудей ко рту, к заду, а затем обратно.

– Как тебя зовут? – прохрипел Гегель, которому отчаянно хотелось это узнать, прежде чем он окончательно потеряет себя. Он понимал, что готовится что-то важное, и почему-то чувствовал необходимость узнать имя прежде, чем все закончится. – Прошу, скажи!

– Зови меня Марией, – ухмыльнулась она и вновь взяла в рот его указательный палец, продолжая тереться об него.

Гегель кончил быстро, но она продолжала двигаться, когда он остановился, и, прежде чем Гроссбарт успел возразить или утратить крепость, его морщинистая возлюбленная прибегла к приему, который заставил бы даже самую опытную шлюху во всей Священной Римской империи пораженно почесать в затылке, и вскоре добилась желаемого. Возгоревшийся новым пылом Гегель не дал ей роздыху и вновь принялся за дело. Не сводивший глаз с маленького пятнышка шоколадного цвета, которое то и дело показывалось из-под складок кожи у нее на шее, Гегель не мог предвидеть, как внезапно закончится действие отвара и вернутся его прежние убеждения и взгляды.

Он подтянул ее ближе, их языки сплелись до самого высшего мига. Затем они отстранились друг от друга, их губы соединил мостик слюны, а перед глазами Гегеля вместо небесной Марии предстала уродливая старая ведьма.

Усохшие груди качнулись из стороны в сторону, язык мелькнул между нескольких уцелевших зубов и разорвал нитку слюны. Гегель сжался от ужаса и кончил в ее холодную липкость; заорал, когда понял, что его околдовали, и рванулся прочь от ведьмы, врезавшись головой в перевернутый столик. Одновременно в глазах потемнело, и его стошнило, а жестокий хохот старухи провожал его в ночные кошмары, которые не могли и надеяться на сравнение с его первым сексуальным опытом.

Гегель, как мог, держался в бессознательном состоянии, но в конце концов вокруг опять возникла тесная комната. Он сел и заметил, что карга склонилась над его братом. Поднимаясь на ноги, он бесшумно обнажил меч. «Ведьма, – подумал он, – ведьма, ведьма, ведьма!»

Не оборачиваясь, она сказала:

– Он ужасно скоро умрет, если я не закончу свою работу.

Гегель заскрипел зубами, закрыл глаза и долго стоял неподвижно. Наконец он выпалил:

– Если он не поправится ужасно скоро, я тебя выпотрошу.

– Честь по чести.

– Ты ведьма.

– Проницательный какой.

– Дьяволопоклонница.

Она повернулась, сжимая в руке иглу цвета ржавчины:

– Не так ты меня раньше называл.

– Ты меня обманула!

– Ты согласился уплатить эту цену, Гроссбарт. Из доброты душевной я тебе подсластила ее, чтоб ты так же потешился, как и я, а теперь ты корчишь из себя хорошего мальчика.

И старуха игриво ему подмигнула.

– Ведьма.

– У тебя утробный сок на метле половой сохнет, – бросила она, указывая на бороду Гегеля.

– Ведьма!

– Ой, да брось. Ты и сам-то не монах, любовничек.

– Еще раз так меня назовешь, и все мы окажемся в аду до рассвета.

– Эх, какое искушение, какое искушение. А теперь спрячь-ка свою тыкалку, кобелек мой похотливый.

И ведьма принялась зашивать Манфрида.

Гегель почувствовал, как холодный сквозняк коснулся нижней части его тела, покраснел и быстро спрятал оба своих инструмента. Он рухнул в кресло. Кишки в животе болезненно сжимались от ее слов и собственных воспоминаний. Моргнув, он взглянул в окно и увидел, что пришел день, а снегопад закончился. Гегель поднялся и вышел на двор, чтобы опорожнить кишечник.

Справив нужду, он вернулся и присел рядом с ведьмой над телом брата. Манфрид дышал уже не так натужно, его лоб не обжигал руку и не казался холодным как камень. Старуха обкорнала бо́льшую часть его правого уха: отрезанные, почерневшие кусочки уже сушились у очага. К ноге и уху Манфрида карга примотала примочки, теперь его грудь ритмично поднималась и опускалась.

– Это все, что надо сделать? – спросил Гегель.

– С тобой пришлось повозиться дольше, но борода шрамы прикроет.

– А?

Гегель потрогал свое лицо и с удивлением обнаружил следы какой-то мази на рассеченной щеке, а под ними – швы. Половина лица у него онемела. Продолжив обследование, Гегель почувствовал мазь и на прокушенном псом ухе и коже, а также швы на изодранной мантикорой руке и укушенной собакой ноге.

– Когда ты успела это сделать?

– Прошлой ночью. Пришлось открыть старый укус у тебя на лодыжке, чтоб гной выпустить, иначе почернела бы да сгнила через неделю.

– Уф, – только и сказал Гегель вместо «спасибо»: благодарности от него эта ведьма не дождется. – Только и всего? Заштопала нас, будто рваную рубаху? Что за ведовство такое?

– Гегель, – застонал во сне Манфрид, хлопая рукой по полу.

– Я здесь, брат, – отозвался Гегель, забыв, о чем хотел расспросить каргу.

Манфрид открыл один покрасневший глаз и схватил брата за руку.

– Мантикора, – прошипел он и снова потерял сознание.

– Что это он сказал? – поинтересовалась ведьма.

– Не твое дело.

– Честь по чести. На, поешь-ка.

Старуха поставила рядом с Гегелем миску с тушеным мясом.

– Не буду есть ничего, чего ты касалась, ведьма. Может, это отрава.

– Цыц. Ты уже попробовал самое мерзкое в этом доме.

Она захихикала и уселась в кресло.

Гегель неохотно принялся за еду. В процессе он все время переводил взгляд с ведьмы на Манфрида и обратно. Наконец он спросил:

– Скоро он сможет встать?

– Мои уменья получше будут, чем у цирюльника, я тебе говорила. До завтра оклемается, а если нет, до послезавтра.

– Уф.

Гегель не хотел лишнего мгновения провести рядом с ней, уже не говоря о целой ночи. День тянулся мучительно медленно, а с наступлением темноты возобновился снегопад. Он вышел на двор и набрал дров, чтобы уложить в поленницу внутри хижины, а потом Манфрид вдруг сел, проглотил четыре миски тушеного мяса и снова уснул, не проронив ни слова.

– Не хочешь чего-то сладенького, чтоб согреться? – жеманно поинтересовалась ведьма, когда на горы опустилась ночь.

– Закрой капкан, пока я его не спустил, – огрызнулся Гегель, надеясь заставить ее замолчать.

– А, вижу, какие тебе грязные мысли в голову лезут. Но нет, дорогой мой, с тебя уж хватит. Ты меня всю истолок да измочалил.