Роберт Говард - Приключения Конана-варвара. Путь к трону (сборник)

Небрежно перешагнув через Ольмека, Таскела подошла к бронзовой двери, отодвинула засов и распахнула ее. За нею обнаружился коридор.

– В него выходит комната, – заметила она, в первый раз обратившись к своей пленнице, – которая в прежние времена служила пыточной. Когда мы заперлись в квартале текултли, то большую часть механизмов забрали с собой, но одно устройство осталось – оно оказалось слишком тяжелым, однако до сих пор находится в рабочем состоянии. И сейчас оно придется очень кстати.

В глазах Ольмека вспыхнул ужас понимания. Таскела подошла к нему, наклонилась и схватила за волосы.

– У него всего лишь временный паралич, – доверительно сообщила она. – Он может слышать, думать и чувствовать – да-да, он способен чувствовать очень даже хорошо!

Отпустив столь зловещее замечание, она направилась к двери, волоча за собой огромное тело принца с такой легкостью, что у Валерии от изумления расширились глаза. Таскела вышла в коридор и без колебаний зашагала по нему, а потом и скрылась со своим пленником в комнате, которая выходила в него и откуда вскоре донесся лязг железа.

Валерия негромко выругалась и попыталась разорвать путы, упираясь ногами в пол. Но у нее ничего не вышло – веревка оказалась исключительно прочной.

Таскела вернулась одна, но из комнаты за ее спиной донесся приглушенный стон. Она закрыла дверь, но не стала запирать ее на засов.

Валерия сидела молча, глядя на женщину, в руках которой, как отчетливо понимала теперь пиратка, находилась ее судьба.

Таскела схватила ее за золотистые волосы и заставила запрокинуть голову, бесстрастно глядя своей пленнице в лицо. Но блеск ее глаз показывал, что бесстрастность эта напускная.

– Я окажу тебе большую честь, – сказала она. – Ты вернешь Таскеле молодость. О, не смотри на меня так! Я выгляжу молодой, но в моих жилах таится медленный холод подступающей дряхлости. Мне уже случалось ощущать его тысячи раз. Я стара, настолько стара, что даже не помню своего детства. Но когда-то я была девушкой, и меня любил стигийский жрец, который и открыл мне тайну бессмертия и вечной молодости. Вскоре он умер. Кое-кто уверял, что от яда. Но я осталась жить в своем дворце на берегу озера Зуад, и прошедшие годы не коснулись меня. Наконец, меня возжелал сам король Стигии, но мой народ восстал и привел меня сюда. Ольмек назвал меня принцессой. Но во мне нет королевской крови. Любая принцесса – ничто и никто по сравнению со мной. Я – Таскела, чью молодость вернет твоя юность.

Язык Валерии прилип к гортани. Она чувствовала, что прикоснулась к тайне, которая оказалась намного страшнее темных секретов вырождающейся расы.

Таскела развязала запястья аквилонянки и рывком подняла ее на ноги. Отнюдь не страх перед физической силой принцессы превратил Валерию в беспомощную дрожащую жертву. Нет, все дело было в гипнотических, жгучих, жутких глазах Таскелы.

Конан окинул взглядом мужчину на железной дыбе.

– Какого дьявола ты разлегся на этой штуке?

Из-под кляпа донеслись неразборчивые звуки, и Конан наклонился и вырвал его. Пленник испуганно взвыл, потому что действия варвара заставили железный шар ухнуть вниз, и тот едва не коснулся его груди.

– Осторожнее, во имя Сета! – взмолился Ольмек.

– С какой стати? – осведомился Конан. – Или ты полагаешь, что мне не все равно, что с тобой будет? Жаль, что у меня нет времени остаться и полюбоваться на то, как эта глыба железа выдавит из тебя кишки. Но я спешу. Где Валерия?

– Развяжи меня! – завопил Ольмек. – Я расскажу тебе все!

– Сначала расскажи.

– Ни за что! – Принц упрямо стиснул зубы.

– Как хочешь. – Конан преспокойно устроился на соседней скамье. – Я отыщу ее сам после того, как ты превратишься в кисель. Пожалуй, я чуточку ускорю процесс, воткнув острие своего меча тебе в ухо.

– Подожди! – Пленник заговорил, захлебываясь словами: – Таскела отняла ее у меня. Я всегда был лишь марионеткой в ее руках.

– Таскела? – презрительно фыркнул Конан и сплюнул. – Что за дешевая…

– Нет, нет! – выдохнул Ольмек. – Все намного хуже, чем ты думаешь. Таскела очень стара – ей исполнилось несколько сотен лет. Жизнь и молодость ей возвращают принесенные в жертву молодые женщины. Вот почему клан пребывает в столь жалком состоянии. Она вытянет из Валерии жизненную силу и вдохнет ее в собственное тело, чтобы вновь стать молодой и красивой.

– Двери заперты? – поинтересовался Конан, большим пальцем пробуя остроту своего меча.

– Да! Но я знаю обходной путь. Он известен только мне и Таскеле, но меня она считает беспомощным, а тебя – убитым. Развяжи меня, и я клянусь, что помогу тебе освободить Валерию. Без моей помощи тебе не попасть внутрь замка текултли, потому что, даже если ты пытками вынудишь меня выдать тебе тайну, то не сможешь открыть потайной механизм. Освободи меня, и мы захватим Таскелу врасплох и убьем ее, прежде чем она успеет пустить в дело магию, – до того, как вообще увидит нас. Нож в спину – и готово. Мне следовало убить ее давным-давно, но я боялся, что без ее помощи ксоталанки одолеют нас. И ей была нужна моя помощь; вот почему она оставила меня в живых. Теперь мы друг другу не нужны, и кто-то один должен умереть. Клянусь, когда мы убьем ведьму, ты с Валерией сможешь уйти невозбранно. После смерти Таскелы мои люди станут повиноваться мне беспрекословно.

Конан наклонился и перерезал веревки, которыми принц был привязан к дыбе. Ольмек осторожно выскользнул из-под огромного шара и встал, отряхиваясь, как пес, вышедший из воды. Бормоча ругательства себе под нос, он принялся ощупывать исколотую шипами голову. Эти двое мужчин, стоящих рядом, были живописными воплощениями первобытной мощи. Ростом Ольмек не уступал Конану, зато был массивнее; но присутствовало в облике тлацитланина нечто отталкивающее, что резко контрастировало с честной твердостью и суровостью киммерийца. Конан скинул обрывки своей изодранной и перепачканной кровью рубашки, демонстрируя прекрасно развитую мускулатуру. Плечи его были такими же широкими, как у Ольмека, но прорисованы более отчетливо, не заплывшие жиром, да и могучая грудь впечатляюще сужалась к тонкой талии, а вот у принца на боках хватало жировых отложений. Киммериец мог бы служить живым образчиком первобытной силы и мощи, словно высеченный из бронзы. Ольмек был смуглее, но не от загара. Если Конан выглядел пришедшим из начала времен, то Ольмек казался порождением Тьмы, властвовавшей над миром до его рождения.

– Показывай дорогу, – распорядился киммериец, – и шагай вперед. Я тебе не доверяю и в случае чего просто сверну тебе шею.

Ольмек повернулся и двинулся первым, нервно поглаживая общипанную бороду.