Роберт Говард - Приключения Конана-варвара. Путь к трону (сборник)

– Это человек – не хайбориец! – воскликнул Ксалтотан.

– Да, он – киммериец, один из тех дикарей, что обитают на голых склонах северных гор.

– В старые времена я сражался с его предками, – пробормотал Ксалтотан. – И покорить их не могли даже императоры Ахерона.

– Они все еще остаются проклятием для народов юга, – ответил Ораст. – Он – истинный сын этой свирепой расы и до сих пор не познал горечи поражения.

Ксалтотан промолчал; он неотрывно смотрел на лужицу живого огня, лежавшую у него на ладони. За дверью вновь заскулила собака, жалобно и с подвыванием.

Год Дракона начался с войн, эпидемий и беспорядков. Черная чума шествовала по улицам Бельверуса, с одинаковой свирепостью убивая купцов в лавках, рабов в лачугах и рыцарей за пиршественными столами. Перед нею оказались бессильны самые искусные лекари. Люди шептались, что она стала наказанием им за грехи и похоть. Она разила быстро и беспощадно, как ядовитая змея. Кожа жертвы сначала обретала синюшный оттенок, а потом чернела, и еще через несколько минут человек погибал, задыхаясь от вони собственного тела, начавшего разлагаться еще до того, как душа прощалась с бренными останками. С юга непрерывно дул жаркий ветер, урожай высыхал на корню, а коровы и овцы погибали от бескормицы.

Люди молились Митре и роптали против короля; по всей стране поползли упорные слухи о том, что его величество предавался неподобающим занятиям и разврату в уединении своего дворца. А потом и туда заглянула ухмыляющаяся смерть, и вокруг ног ее вились жуткие испарения чумы. Король умер в одну ночь вместе со своими тремя сыновьями, и барабаны, отстучавшие по ним панихиду, заглушили зловещий перезвон колокольчиков, подвешенных на повозках, которые громыхали по опустевшим улицам, собирая умерших.

В ту же ночь перед самым рассветом жаркий ветер, что долгие недели сухо шелестел шелковыми занавесками, стих. С севера пришел ураган, и над башнями города разразилась страшная гроза с проливным дождем. Но утро выдалось ясным, чистым и свежим; растрескавшаяся земля покрылась невесомым одеялом зеленой травы, высохший на корню урожай уродился заново, и чума исчезла – ураганный ветер начисто смел ее миазмы.

Люди заговорили о том, что боги удовлетворились смертью злонравного короля и его отпрысков, а когда в тронном зале короновали его младшего брата Тараска, народ разразился столь восторженными воплями, приветствуя монарха, которому улыбались боги, что содрогнулись башни города.

Подобная волна восторженного энтузиазма зачастую знаменует собой начало завоевательной войны. Посему никто не удивился, когда король Тараск объявил о разрыве мирного договора со своими западными соседями и принялся собирать войско для вторжения в Аквилонию. Его резоны были исполнены благородства; его мотивы, провозглашенные публично, несли отблеск славы крестовых походов. Тараск решил поддержать дело Валерия, «законного наследника престола»; он объявил, что выступает не как враг Аквилонии, а как друг, имея целью освободить народ от тирании узурпатора и чужеземца.

Если эти заверения и вызвали кое-где циничные улыбки и перешептывания о хорошем друге короля Амальрике, личные богатства которого полноводной рекой хлынули в опустевшую державную сокровищницу, то они благополучно утонули в волнах всеобщего обожания, в котором купался Тараск. Если кто-либо из особо проницательных подданных и подозревал, что настоящим правителем Немедии является как раз Амальрик, старательно державшийся в тени, у них хватило благоразумия не высказывать свои еретические мысли вслух. Тем временем на такой восторженной ноте и началась война.

Король со своими союзниками выступил на запад во главе пятидесяти тысяч воинов – рыцарей в сверкающих доспехах, с вымпелами, гордо реющими над шлемами, копейщиков в стальных касках и кольчугах и лучников в коротких кожаных куртках. Они пересекли рубежи королевства, взяли замок на границе и сожгли три горные деревушки, а потом в долине Валькии, в десяти милях к западу от границы, встретили войско Конана, короля Аквилонии: сорок пять тысяч рыцарей, лучников и пехотинцев, цвет аквилонской мощи и рыцарства. Не прибыли лишь рыцари Пуатани под командованием Просперо, поскольку добираться им предстояло из самого дальнего юго-западного уголка королевства. Тараск напал без предупреждения. Его вторжение последовало сразу же за воззванием, без формального объявления войны.

Два войска сошлись в широкой долине, обрамленной скалистыми утесами, по дну которой змеилась небольшая речушка с камышами и ивами по берегам. Маркитантки обеих армий спускались к ней за водой, выкрикивая оскорбления и бросаясь галькой друг в друга. Последние лучи солнца озарили багровым золотом стяг Немедии с алым драконом, полощущийся на ветру над шатром короля Тараска, который установили на возвышенности с восточной стороны утесов. Но тень от западных скал огромным пурпурным одеялом накрыла палатки и бивуаки армии Аквилонии, задев крылом и черный шатер короля Конана, над которым реял золотой лев.

Всю ночь в долине горели костры, и ветер доносил рев горнов, лязг оружия и громкие окрики часовых, шагом разъезжавших вдоль заросшей ивами речушки, каждый по своему берегу.

В предрассветных сумерках король Конан зашевелился на своем ложе, которое на самом деле представляло собой всего лишь охапку шелков и мехов, брошенных на деревянный настил, и проснулся. Он вскинулся на ложе, выкрикнул нечто нечленораздельное и схватился за меч. Верный Паллантид, его командующий армией, вбежавший на шум, увидел, что король сидит на помосте, накрыв ладонью рукоять меча, и по его странно бледному лицу ручьями течет пот.

– Ваше величество! – вскричал Паллантид. – Что случилось?

– Что в лагере? – требовательно поинтересовался Конан. – Часовые выставлены?

– Пятьсот всадников патрулируют ручей, ваше величество, – ответил генерал. – Немедийцы не сделали попытки напасть на нас ночью. Они ждут рассвета, так же, как и мы.

– Клянусь Кромом, – пробормотал Конан. – Мне приснилось, будто смерть подкрадывается ко мне, и я проснулся.

Он уставился на золотую лампу, что бросала мягкий свет на бархатные драпировки и ковры, украшавшие большой шатер. Они были вдвоем; ни один слуга или раб не спал на полу, но глаза Конана сверкали, как бывало всегда в минуту смертельной опасности, и меч подрагивал в его руке. Паллантид с тревогой наблюдал за ним. Конан же, казалось, прислушивался к чему-то.

– Слушай! – прошипел король. – Ты слышал? Кто-то подкрадывается ко мне!

– Ваш шатер охраняют семь рыцарей, ваше величество, – сказал Паллантид. – Никто не может подобраться к нему незамеченным.