Роберт Говард - Конан. Пришествие варвара (сборник)

Ночью по всей долине горели костры, а ветер нес зов боевых труб, лязганье оружия и резкие оклики часовых, которые шагом разъезжали туда и сюда вдоль заросших плакучими ивами берегов.

Содрогнувшись всем телом, проснулся король Конан и с коротким криком вскинулся на постели, хватаясь в предрассветном мраке за меч. Полководец Паллантид, вбежавший в шатер, обнаружил своего короля сидящим на ложе – а ложе это, правду сказать, представляло собою всего лишь шелк и меха, брошенные на деревянный топчан. Ладонь Конана сжимала рукоять меча, на необычно побледневшем лице блестели капли пота.

– Государь! – воскликнул Паллантид. – Что случилось?

– Что в лагере? – спросил Конан. – Часовых выставили?

– Пятьсот всадников не спускают глаз с реки, государь, – ответствовал полководец. – Немедийцы не пробовали воспользоваться темнотой. Как и мы, они ждут рассвета.

– О Кром! – пробормотал Конан. – Я проснулся с таким чувством, точно злой рок готов свершиться надо мною в ночи.

И он поднял глаза к огромному золотому светильнику, заливающему мягким сиянием ковры и бархатные занавеси, составлявшие убранство большого шатра. Они с Паллантидом были одни – никакой паж или слуга не спал на коврах возле королевского ложа. Но глаза Конана горели тем особым огнем, что вспыхивал в них в минуты величайшей опасности, а меч подрагивал в могучей руке.

– Прислушайся! – прошипел король. – Слышишь? Крадущиеся шаги…

– Семь рыцарей охраняют твой шатер, государь, – сказал Паллантид. – Никто не сможет приблизиться к нему незаметно.

– Снаружи – да, – проворчал Конан. – Но по-моему, шаги раздавались внутри!

Изумленный Паллантид быстро обежал глазами шатер. По углам бархатные занавеси тонули в густой тени, и тем не менее, если бы там прятался кто-нибудь лишний, полководец разглядел бы. Он покачал головой:

– Здесь никого нет, господин мой. Да и откуда бы? Ты спишь посреди верного тебе войска.

– Я видел, как смерть поразила короля посреди тысячной толпы, – пробормотал Конан. – Она кралась незримо…

– Должно быть, государь, тебе сон привиделся, – в немалом смущении сказал Паллантид.

– Вот именно, – буркнул Конан. – И страшен был этот сон. Нынче ночью я заново прошагал весь тот долгий и трудный путь, что привел меня к аквилонской короне.

Он умолк. Паллантид смотрел на него, не решаясь заговорить. Король оставался неразгаданной загадкой для полководца, как, впрочем, и для большинства своих цивилизованных подданных. Паллантид знал: много странных и страшных дорог было в богатой на приключения жизни короля, прежде чем каприз судьбы усадил его на аквилонский престол!

– Я вновь видел поле битвы, на котором родился, – задумчиво подперев огромным кулаком подбородок, заговорил Конан. – Я видел себя в набедренной повязке из шкуры пантеры, мечущим копье в горного зверя. Я снова был наемником, гетманом козаков с реки Залорожки, корсаром, опустошавшим берега Куша, пиратом с Барахских островов и вождем горцев Химелии… Все эти люди, которыми я когда-то был, прошли передо мною в ночи, и шаги их отбивали мне похоронный марш по гулкой земле. И клубились, летя сквозь мой сон, ужасные призраки, и далекий голос издевался надо мной… Под конец же я увидел себя лежащим на своей постели, а надо мной склонилась бесформенная фигура, закутанная в покрывало. Я не мог шевельнуться… и вот откинулся капюшон, и ухмыляющийся череп уставился мне в лицо. Тогда-то я и проснулся!

– Недобрый сон, государь, – поневоле содрогнувшись, сказал Паллантид. – Но это всего лишь сон, и не более!

Конан покачал головой, не отрицая, но и не соглашаясь. Он происходил из варварского народа и, соприкоснувшись с цивилизацией, отнюдь не утратил инстинктов и суеверий, унаследованных от предков.

– Я видывал немало дурных снов, – сказал он, – и большинство их было бессмысленно. Но, клянусь Кромом, нынешний не таков! Хотелось бы мне, чтобы скорей началась и кончилась эта битва, и кончилась победоносно. Дурное предчувствие снедает меня с тех самых пор, как от черного мора скончался король Нимед. Почему с его смертью прекратился мор?

– Люди говорят, его непотребства…

– Люди, как обычно, глупы, – перебил Конан. – Если бы мор поразил всех, кто грешил, – именем Крома, некому было бы пересчитывать уцелевших! Жрецы внушают нам, что боги справедливы, – так если мор послали в наказание королю, с какой стати богам поражать пять сотен крестьян, купцов и дворян прежде, чем добраться до Нимеда? Или они разили вслепую, подобно воинам, угодившим в туман? Клянусь Митрой! Если бы я действовал так же, у аквилонцев давно уже был бы новый король! Нет, Паллантид, черный мор, не обыкновенная зараза. Я знаю: он таится во тьме стигийских гробниц, и лишь маги способны его вызывать. Я был воином в армии принца Альмарика и участвовал в стигийском походе. Из тридцати тысяч воинов пятнадцать тысяч пали под стигийскими стрелами, а остальных унес точно такой же мор, налетевший с юга на крыльях черного ветра. Я единственный, кто остался в живых.

– Но в Немедии умерло всего лишь пять сотен, – возразил Паллантид.

– Тот, кто вызвал мор, сумел и остановить его по своей воле, – отрезал Конан. – Я уверен, за всем этим таится какой-то план. Кто-то распространил мор, а затем прекратил… когда Тараск благополучно взошел на трон, приветствуемый как избавитель страны от гнева богов! Кром! Нет, здесь не обошлось без могучего и насквозь черного разума. Скажи-ка мне, что говорят о том чужестранце, с которым, по слухам, все время советуется Тараск?

– Его лицо скрыто вуалью, – отвечал Паллантид. – Говорят, он чужестранец, прибывший из Стигии.

– Из Стигии! – хмурясь, повторил Конан. – Я бы сказал, скорее из преисподней… Э, а это еще что такое?

– Трубы немедийцев! – вскричал Паллантид. – А теперь и наши трубят! Наступает рассвет, государь, полководцы выстраивают войска для битвы! Да пребудет над нами благословение Митры, ибо многие уже не увидят, как солнце опустится за хребты…

– Оруженосцев ко мне! – Конан быстро вскочил на ноги, сбрасывая бархатный халат; близость боя, казалось, рассеяла мрачные предчувствия короля. – Иди к войску и проследи, все ли готово. Я подойду, как только надену доспехи.

Цивилизованные люди, которыми он повелевал, никак не могли объяснить себе иные привычки своего короля – в частности, его настойчивое стремление ночевать одному в покое или шатре. Паллантид вышел, лязгая доспехами, надетыми еще в полночь. Быстрым взглядом окинул пробудившийся лагерь: повсюду звякали кольчуги, меж длинных рядов палаток шевелились неясные тени людей. Звезды еще украшали западную половину неба, но на востоке уже трепетали розовые знамена рассвета, и на их фоне вздымались и опадали шелковые складки немедийского флага с вышитым на нем драконом.