Роберт Говард - Конан. Пришествие варвара (сборник)

И лицо его было великолепно – точеное, классически прекрасное. Впрочем, в безмятежном спокойствии угадывалось нечто тревожащее: некий намек на сверхчеловеческие познания и такую же сверхчеловеческую уверенность в себе. И пугающее чувство узнавания шевельнулось в глубине сознания Конана. Нет, он хорошо знал, что никогда прежде не видел этого человека. Тем не менее его черты кого-то напоминали, словно Конан наяву повстречал видение из своих худших кошмаров…

– Кто ты? – с угрюмым вызовом спросил король и попытался сесть, несмотря на вес кандалов.

– Люди зовут меня Ксальтотуном, – раздался ответ.

Сильный, звучный голос звенел, как золотой колокол.

– И где мы? – поинтересовался киммериец.

– В одном из чертогов дворца короля Тараска, в Бельверусе.

Конан не удивился; Бельверус, столица Немедии, был и самым крупным среди городов, лежавших близ границы.

– А где Тараск?

– С войском.

– Ну, – проворчал Конан, – если собрался меня убивать, давай.

– Я не для того спас тебя от королевских стрелков, чтобы прикончить здесь, в Бельверусе, – сказал Ксальтотун.

– Что ты там сделал со мной? – спросил Конан.

– Лишил тебя сознания, – прозвучало в ответ. – Каким образом – ты все равно не поймешь. Можешь, если хочешь, назвать это черной магией.

Конан и сам пришел к такому же выводу и раздумывал уже совсем над другим.

– Кажется, я понимаю, зачем ты меня пощадил, – сказал он. – Амальрик, видно, собрался стращать мной Валерия – в том случае, если произойдет невозможное и этот молодчик станет-таки королем Аквилонии. Все хорошо знают, что за попыткой посадить Валерия на мой трон стоит барон Торский! Насколько я знаю Амальрика, он предназначает Валерию роль пешки, не больше. Так же как сегодня – Тараску!

– Амальрик о твоем пленении и не подозревает, – ответил Ксальтотун. – Как и Валерий. Оба уверены, что ты погиб в битве при Валкие.

Глаза Конана сузились, он пристально посмотрел на своего собеседника.

– Я чувствовал за всем этим чью-то мощную волю, – пробормотал он, – но думал, это воля Амальрика. Однако, похоже, Амальрик, Тараск и Валерий – всего лишь марионетки, а нитки дергаешь ты. Кто ты?

– Какая разница? Даже если я расскажу, ты мне вряд ли поверишь. Ответь лучше: что, если бы я предложил снова посадить тебя на аквилонский престол?

Конан смотрел на него, точно волк, угодивший в клетку.

– Назови цену!

– Повиновение мне.

– Ну и катись в преисподнюю со своим предложением! – зарычал Конан. – Я твоей пешкой не буду! Я добыл свою корону мечом! И кроме того, не в твоей власти покупать или продавать трон Аквилонии. Королевство еще не завоевано – одна битва не решает исхода войны!

– Ты забыл, тебе противостоят не только воины с их жалким оружием, – ответил Ксальтотун. – Или меч смертного поразил тебя в твоем собственном шатре еще до начала сражения? О нет: то было порождение мрака, скиталец, явившийся из внешних пространств по моему слову. Его пальцы пылали вечным морозом межзвездных черных пустот. Этот-то холод оледенил твою кровь и лишил мышцы силы. Холод, обжегший твое тело подобно железу, раскаленному добела! Или, может, ты скажешь, что человек, надевший твои доспехи, по чистой случайности повел рыцарей в ту теснину? Случайность, благодаря которой на них обрушились скалы?

Конан молча смотрел на него, и по спине гулял холодок. Мифология его варварского племени изобиловала легендами о чародеях и колдунах. К тому же, глядя на Ксальтотуна, любой дурак мог сказать, он – необычный человек. Конан явственно ощущал нечто неизъяснимое, отличавшее его от всех остальных, – некую ауру чужого времени и пространства, некое веяние зловещей, немыслимой древности. И все-таки упрямый дух Конана отказывался признать поражение.

– Обвал мог быть и случайностью, – процедил он сквозь зубы. – А бросок в ущелье – так это каждый бы на его месте предпринял!

– Вовсе нет. Ты, например, ни за что не сунулся бы туда. Ты бы сразу заподозрил ловушку. Для начала, кстати, ты и через реку бы не пошел, не убедившись, что немедийцы действительно разгромлены. И потом, даже в безумии битвы гипнотическое внушение не могло бы внедриться в твое сознание и заставить слепо ринуться в расставленную западню, как поступил тот простак, выряженный тобою.

Конан никак не мог распроститься с сомнениями:

– Но если все специально подстроено, чтобы разгромить мое войско, почему твой межзвездный скиталец не прикончил меня прямо в шатре?

– Я желал заполучить тебя живым. Я и без волшебства мог предсказать – Паллантид велит другому надеть твои латы. Ты нужен мне живым и неискалеченным, ибо ты можешь пригодиться для осуществления моих планов. В тебе есть жизненная сила, которая стоит больше, чем все искусство и вся хитрость тех, кто считает себя моими союзниками. Ты – упорный враг, из тебя может получиться отменный вассал.

Услышав такое, Конан плюнул, но Ксальтотун, не обращая внимания на ярость киммерийца, взял со стола хрустальный шар и поместил перед ним. Он ни на что не положил его и не стал никак укреплять. Тем не менее шар повис в воздухе, словно уложенный на подставку. При виде этого чуда Конан лишь фыркнул, хотя, по правде сказать, некоторое впечатление оно на него произвело.

– Хочешь посмотреть, что делается в Аквилонии? – спросил Ксальтотун.

Конан не ответил, но то, как он замер, напрягшись всем телом, выдавало его отчаянное желание узнать.

– Сейчас вечер следующего дня после битвы при Валкие, – вглядываясь в туманную глубину шара, заговорил Ксальтотун. – Основная часть немедийского войска заночевала у реки, и лишь рыцарские отряды продолжали громить отступавших аквилонцев. На рассвете армия свернула лагерь и двинулась через горы на запад. Просперо, который всю ночь гнал свои десять тысяч пуатенцев быстрым маршем, надеясь поспеть к началу сражения, был еще за много миль оттуда, когда ему начали попадаться бегущие. Не в силах собрать остатки разбитого войска, он отступил к Тарангии. Он примчался туда после отчаянной скачки, заменяя измученных коней отобранными у крестьян. Я вижу его рыцарей – усталых, в покрытых пылью доспехах, с обреченно повисшими плюмажами; из последних сил понукают они лошадей, пересекая равнину… Вижу я и улицы Тарангии. В городе неспокойно: каким-то образом сюда уже дошел слух о поражении и гибели короля Конана. Чернь сходит с ума от ужаса. «Король погиб! – повторяет она со слезами. – Кто теперь поведет нас на немедийцев?» Исполинские тени надвигаются на Аквилонию с востока, а небо ее черно от стервятников…

Конан замысловато выругался.

– Пустые слова! Любой уличный оборванец мог бы напророчить не хуже! Если ты хочешь сказать, что разглядел все это в стекляшке, так ты не только негодяй – в чем, кстати, я и не сомневался, – но еще и лжец, каких мало. Просперо соберет баронов и удержит Тарантию. Страной же в мое отсутствие правит Троцеро, граф Пуатенский, и уж он-то заставит немедийских собак с воем разбежаться по конурам! Подумаешь, несчастные пятьдесят тысяч вашего войска. Да Аквилония проглотит их и не подавится! Не видать им не то что Тарангии, даже и Бельверуса! При Валкие была разбита не Аквилония, а всего только Конан!