Стефани Майер - Сумерки / Жизнь и смерть: Сумерки. Переосмысление (сборник)

– Вообще-то о нем можно много чего сказать.

– Правда? Например?

Я уже пожалела, что заикнулась об этом. И о том, что про чтение мыслей Эдвард явно не шутил.

– Не знаю, как объяснить… но помимо лица, в нем еще много невероятного.

Вампир, который хочет быть добрым, бросается спасать людей, чтобы его не считали чудовищем… Я уставилась в пустоту.

– Неужели? – хихикнула Джессика.

Я не ответила, пытаясь сделать вид, будто внимательно слушаю мистера Варнера.

– Значит, он тебе нравится? – сдаваться она не собиралась.

– Да, – отрывисто ответила я.

– То есть нравится по-настоящему? – выпытывала она.

– Да, – снова сказала я и покраснела. Надеюсь, об этом Джессика думать не станет.

Ей, видимо, надоели односложные ответы.

– А сильно он тебе нравится?

– Слишком сильно, – шепнула я. – Гораздо сильнее, чем я ему. Но я ничего не могу с собой поделать, – я вздохнула и покраснела еще гуще.

К счастью, в этот момент мистер Варнер вызвал Джессику отвечать.

Во время урока ей больше не представилось шансов возобновить разговор, а когда прозвенел звонок, я прибегла к маневру уклонения.

– На английском Майк спрашивал, не говорила ли ты что-нибудь про вечер понедельника, – сказала я Джессике.

– Не может быть! А ты что? – ахнула она, сразу забыв про Эдварда.

– Ответила, что, по твоим словам, тебе очень понравилось. Вид у него был довольный.

– Скажи слово в слово, что он спросил и что ты ответила!

Всю перемену мы посвятили разбору структуры каждой фразы Майка, а большую часть испанского – обсуждению каждого оттенка выражения его лица. Я не позволила бы вытянуть из меня столько подробностей, если бы не опасалась, что в противном случае предметом разговора вновь стану я сама.

А потом звонок возвестил обеденный перерыв. Я вскочила с места, запихивая учебники в сумку, и оживленное выражение моего лица, должно быть, объяснило Джессике, в чем дело.

– Значит, сегодня ты не сядешь с нами? – догадалась она.

– Неизвестно, – я понятия не имела, не исчезнет ли Эдвард опять куда-нибудь.

Но за дверью класса, где у нас проходил урок испанского, прислонившись к стене и без зазрения совести напоминая греческого бога, уже ждал меня Эдвард. Едва взглянув на него, Джессика закатила глаза и направилась прочь.

– До встречи, Белла! – с явным намеком попрощалась она. Видимо, телефон сегодня придется отключить.

– Привет, – голос Эдварда был и насмешливым, и раздраженным. Несомненно, он подслушал наш разговор.

– Привет.

Я не придумала, что сказать, он тоже молчал, так мы и шли молча до самого кафетерия. Идти по территории школы рядом с Эдвардом в обеденный час пик было все равно что заново пережить первый день в новой школе: все как один глазели на меня.

Эдвард направился к концу очереди по-прежнему молча, хотя то и дело задумчиво бросал на меня взгляд. Мне показалось, что раздражение на его лице одержало верх над насмешкой. Я нервно затеребила молнию на куртке.

Дойдя до прилавка, он начал ставить на поднос еду.

– Ты что? – удивилась я. – Ты случайно не для меня это берешь?

Он покачал головой, оплачивая обед.

– Половина для меня, разумеется.

Я подняла бровь.

Он направился к тому же месту, где мы уже сидели однажды. С другого конца длинного стола на нас изумленно глазела стайка старшеклассников. Мы сели друг напротив друга. Эдвард словно не замечал никого вокруг.

– Выбирай, что нравится, – он придвинул ко мне поднос.

– Интересно, – заговорила я, выбрав яблоко и повертев его в руках, – как бы ты поступил, если бы кто-нибудь заставлял есть тебя?

– Все тебе интересно, – он передразнил меня, качая головой. Потом впился в меня взглядом, не давая отвести глаза, взял с подноса ломоть пиццы, нарочно откусил побольше, быстро прожевал и проглотил. Я смотрела на него во все глаза.

– А если бы тебя кто-нибудь заставлял съесть землю, ты бы смогла, верно? – снисходительно спросил он.

Я сморщила нос.

– Я однажды пробовала… на спор, – призналась я. – Ничего, терпимо.

Он рассмеялся.

– Так я и думал, – его внимание привлекло что-то за моей спиной. – Джессика ловит каждое мое движение – расскажет тебе потом, что все это значит, – он придвинул ко мне тарелку с пиццей. При упоминании о Джессике его лицо вновь стало чуть раздраженным.

Я отложила яблоко, взяла пиццу и отвернулась, догадываясь, о чем пойдет речь дальше.

– Значит, официантка была симпатичной? – словно невзначай, спросил он.

– А разве ты не заметил?

– Нет. Не обратил внимания. У меня и без того хватало забот.

– Бедная официантка, – теперь я могла позволить себе проявить великодушие.

– Ты сказала Джессике кое-что… в общем, это меня тревожит, – отвлечь его не удалось. Голос звучал хрипловато, взгляд из-под ресниц был обеспокоенным.

– Нет ничего странного в том, что тебе не все понравилось. Не надо было подслушивать, – возразила я.

– Я же предупреждал, что буду слушать.

– А я предупреждала: тебе лучше не знать все, о чем я думаю.

– Было дело, – согласился он, но голос по-прежнему звучал резко. – Но ты не совсем права. Я действительно хочу знать, о чем ты думаешь, что бы это ни было. Просто мне бы хотелось… чтобы кое о чем ты не задумывалась.

Я нахмурилась.

– Да уж, совсем другое дело.

– Но сейчас речь не об этом.

– Тогда о чем же? – мы наклонились друг к другу над столом. Пришлось напомнить себе, что мы в переполненном зале школьного кафетерия, под прицелом множества любопытных глаз. Оказалось, слишком легко забыться, очутившись в нашем тесном и уютном коконе на двоих.

– Ты на самом деле считаешь, что неравнодушна ко мне больше, чем я к тебе? – пробормотал он, придвинувшись ближе и пронзая меня взглядом темно-золотистых глаз.

Я тщетно вспоминала, как делается выдох.

– Опять начинаешь, – едва слышно сказала я.

Его глаза округлились от удивления.

– Что начинаю?

– Ослеплять меня, – пояснила я и снова посмотрела на него, стараясь сосредоточиться.

– Да?.. – он нахмурился.

– Ты не виноват, – вздохнула я. – Ты же не нарочно.

– Так ты ответишь на вопрос?

Я потупилась.

– Да.

– «Да, отвечу» или «да, на самом деле так считаю»? – в нем снова закипало раздражение.

– Да, на самом деле так считаю, – я смотрела в стол, изучая рисунок под древесину на пластиковой столешнице. Пауза затягивалась. На этот раз я упрямо отказывалась сдаться первой, отчаянно борясь с искушением поднять глаза и узнать, какое выражение сейчас у него на лице.

Наконец он заговорил бархатным голосом:

– Ты ошибаешься.

Подняв голову, я увидела смягчившийся взгляд.

– Ничего ты не знаешь, – шепотом возразила я и отрицательно покачала головой, хотя мое сердце заколотилось от его слов – мне так хотелось поверить им.